Я лежал в полной темноте и, сжимая зубы, быстро перебирал в мозгу варианты спасения. Самой реальной мне представлялась возможность как-то договориться с хантами. Только договариваться нужно до того, как меня сдадут Бакко, а не после.

Шум поднять, что ли? Заорать благим матом? Я насколько мог, вывернул башку и разинул пересохшую пасть, и в этот момент дверь в мою тюрьму раскрылась.

Яркий свет ударил по глазам. Я зажмурился, смутно различая, что надо мной присаживается какой-то человек.

– Эй! Мик!
– крикнул сиплый бас.
– Крысеныш вроде очухался!

– Тащи его сюда!
– заорали из коридора.

Человек засопел. Онемевшими руками я смутно чувствовал неторопливую возню. Щелкнули кусачки, и члены мои развалились в стороны, будто вскрытый тюк грязного белья. Могучая сила приподняла меня, потянула кверху и поставила на ноги. Правую ступню разом прокололо тысячей горячих иголок, я засопел носом, но это было куда приятнее трупного онемения. Запястья тоже саднило.

– Дышишь?
– проговорил сиплый голос.
– Молодец. Будешь паинькой, не стану обратно застегивать. Будешь паинькой?

Я кивнул.

Теперь, когда глаза немного привыкли к свету, я различал, что за шиворот меня держит давешний моб с усами.

– Молодец, - удовлетворенно проговорил усач и потянул меня вон из каюты.

В коридоре я опять зажмурился на ярком свету, пытаясь все же с грехом пополам сориентироваться в пространстве. Тягач протащил меня мимо закрытой каюты, через лобовой стыковочный блок в еще один фургон побольше и покрасивше первого.

– Стой, - грозно приказал здоровяк, придерживая меня за вылезший из-под защитки капюшон.
– Будешь рыпаться, сломаю ключицу. Понял?

Я снова кивнул и принялся осторожно озираться. При этом я поочередно растирал онемевшие запястья, пытаясь прощупать под рукавами защитки укрепленные на обоих предплечьях кольца хукомётов. Ни фига. Сняли, вонючки. И браслетку навигатора сняли, и рюкзака со стримбордом я на спине не ощущал. Визор, кажись, еще в экспрессе слетел, но рюкзак-то был на месте. Все забрали, суки. Оставили одну губнушку, которая висела на длинном шнурке под рубахой. Видать, моих слюней побрезговали. Я разозлился, но сразу взял себя в руки. Плевать на шмотки. Сейчас не до рюкзаков. Сейчас нужно на жалость давить и ныть про грядущее Рождество.

В моем правом ботинке, в хитром тайничке под тройной подошвой спокойно лежал еще один хукомет, левый. Я заполучил его, когда мы с кидами делили барахло Маленького Эйба. Эйб в неподходящий момент разинул форсунку и его пережевало колесами фуры. Хукомет Эйба был совсем небольшой, но достаточно мощный; если из такой примочки с короткой дистанции стрельнуть в грудь, то можно запросто сбить с ног даже такого трака, как усатый. Да только быстро хукомет из подошвы ботинка не достать. Вот же измена.

Заранее делая жалкое и просительное лицо, я косился по сторонам. Судя по всему, я находился в середине торцовой сцепки из трех машин. Позади два фургона мини, впереди кар вроде "фольца", я видел сквозь лобовуху обрез его покатой крыши. Фургон, в который меня привели был, наверное, самым большим в троице. В просторном салоне, правда, царил бардак, боковой диван топорщился неопрятной кучей коробок, покрытие на полу не мешало бы помыть, зато рядом с дверью в каюту извивалась гирлянда из цветных звездочек.

За прлоским кристоглассом боковых окон плыли окантованные световым шнуром необъятные фрамуги двухэтажного Пежо-Каравана, идущего по соседней полосе. Такие важные тачки обычно бегают по двенадцатому, а то и тринадцатому горизонту. Интересно, какого выхлопа нас сюда занесло? Ублюдки, вроде Ниппеля Бакко, обычно катаются ниже. В моей душе зашевелились невнятные надежды. Я оглянулся на своего усатого конвоира. Тот, вывернув голову, внимательно следил за замедляющими бег окнами Каравана. Роза, татуированная на его толстой шее динамо-чернилами, медленно увядала, роняя лепесток за лепестком. За окнами появилась эмблема с мечом и весами, намалеванная на блестящем борту ... Поршнем меня по бошке...

– А давайте, поговорим, - сказал я жалобно.

– О чем?
– поинтересовался усатый.

Он оторвался от созерцания мини-баса и глядел на меня с искренним интересом.

Я нетвердо переступил ногами:

– Произошла какая-то ошибка... (Он усмехнулся). Это все полное недоразумение.

– Я так понимаю, ты понятия не имеешь ни о Ниппеле Бакко, ни о его ньюбах, - сказал усатый, - а от нас побежал потому, что живот прихватило.

Парковочная ниша мини-баса, расчерченная огоньками габаритов, приближалась к стеклам хантерского фургона, словно жерло зловещей пещеры.