– Ясно. По этому направлению результатов нет. Еще что?

– Сводный анализ графика гастролей Вяземского показал, что он намеревался передвигаться очень быстро и пересекался по нескольку раз с двумя десятками других исполнителей. Отработка всех, возможно, заинтересованных лиц потребует времени. Думаю, этим целесообразно заняться Тимошенко, когда он вернется из отпуска.

– По конкурентам Комарова?

– Работает Данилов.

– По Лактионову?

– Пока некому. Я написал рапорт.
– Капитан достал из папки лист и протянул подполковнику.

– Давайте, почитаем... 'Прошу отстранить... в связи...ближайшим родственником... учитывая... по причине... капитан...' - Дмитриев внимательно просматривал документ, озвучивая фрагменты.
– Значит, не в литературном учились... Ну, что ж, товарищ капитан, в сложившейся ситуации я обязан отстранить вас от расследования и отправить в бессрочный отпуск... с понедельника, за ваш счет... так сказать. Продолжайте, Валентин Сергеевич, расследование частным порядком... это и в ваших, и в моих интересах, если коллеги вцепятся в наших родственников, то предвижу множество самых разных неприятностей...

– Я понимаю.

– Идите, а я добавлю свой лист и понесу выше. Займитесь Лактионовым, а в конце дня доложите, что по всем направлениям наработано.

– Слушаюсь.
– Капитан ушел, оставив вместо себя, некоторое чувство тревоги или, может быть, он просто сменил крем после бритья.

Совершенно невозможно предвидеть, какая именно мелочь повернет ход событий, которые до этого не удавалось сдвинуть с места титаническими усилиями.

Дмитриев еще раз прочитал рапорт не по ведомственному грамотного капитана, вздохнул, достал чистый лист и старательно стал переписывать чужой текст, на ходу редактирую под себя.

– 'Ближайшие родственники...', ишь ты, - бурчал он себе под нос и старался изобразить буквы похожими на оригиналы в прописях.

Он уже почти вывел последнюю закорючку, но дернувшаяся непроизвольно от резкого звонка рука погубила шедевр.

– Слушаю, Дмитриев.
– Подполковник уже знал, кто будет говорить и что именно скажет.

– Зайди ко мне, Михаил Григорьевич.

И трубка начала издавать короткие, раздраженные гудки. Что-то такое было в этих старых аппаратах, что позволяло им не только передавать информацию, но и участвовать в разговоре. В недовольстве телефона, как продолжении недовольства начальства были и свои положительные моменты: во всяком случае не нужно будет торчать в очереди в 'предбаннике'. Гудки стали уже устало-хриплыми и Дмитриев, сжалившись, вернул трубку в привычное положение, все-таки ветеран внутренней службы.

В приемной, действительно, терпеливо потели на стульях вдоль стены четверо полковников с кожаными папками 'Для доклада' на коленях. Дмитриев, лишь кивнув им и секретарше, а сам без остановки проследовал к плотно закрытой двери.

– Результаты есть?
– Генерал не любил длинных и пространных речей, за которыми обычно дела вовсе и нет, потому что сам владел этим искусством в совершенстве. От подчиненных он требовал краткости и ясности.

– Нет, Леонид Иванович.

– Мысли?

– Толковых нет, отрабатываем стандартные...

– Обойдусь без твоих пояснений. Сколько тебе еще нужно человек? Привлекай всех, кого сочтешь полезным.

– Вот рапорты. Мой, и капитана Фролова.
– Дмитриев протянул, извлеченные из парадной, тоже кожаной (пластиковые генерал на дух не переносил) папки, два листа.

Сверкнув солнечным зайчиком лысина Леонида Ивановича склонилась над поданными бумажками.

– А чего у капитана списываешь?

– Да не списывал я, просто ситуации схожие.

– Тогда почему ошибки одинаковые?

– Какие ошибки?
– такого подвоха от капитана подполковник не ожидал.

– Шучу. Рапорты ваши рассмотрю в понедельник в рабочем порядке, а эти два дня вам на завершение расследования и прекращение этого безобразия. Утром мне звонили второй раз... третий звонок не-же-ла-те-лен! Ясно?...

– Так точно. А вы телефон отключите...

– Тоже шутишь? Что думаешь про орудие? Лазер? Не смотри удивленно, только плохой подчиненный думает, что начальство ничего не знает.

– Что-то еще. Что, пока не ясно. Похожего мне ничего не встречалось.

– Ну, да... привыкли к ножам и пулям, а век-то уже двадцать первый! Проясняй, подполковник.

– Постараемся.

– Вот этим и займись - старанием, а в понедельник ко мне с докладом. Свободен.

– Слушаюсь.

Дмитриев ушел, в общем, удовлетворенный непродолжительностью разговора. Нудные 'вытягивания жил' обычно имели результатом потерю времени, и иногда должности. Подполковника нельзя было обвинить в том, что он трясся за свое место, но считал себя доросшим и соответствующим.