— Интересное кино, — Колька встал и оперся ладонями на спинку стула. — А про Антона с Васькой вы как — подумали? Что с ними будет?

— Да обо всём все подумали, — Славка тоже встал, и теперь они стояли друг против друга в каком-то полуметре. — Риск есть риск. А они по своей глупости влипли в дерьмо.

— Да не по своей, — Колька покачал головой. — Это я их подставил. Я, понимаешь? Из-за моих вопросов они влетели — я их вытаскивать и отправился. И вытащил. Вытащил, пока вы слежку вели. И не говори мне сейчас, не говори, что это было неправильно! Потому что… потому что есть такая штука, как люди, — Славка смотрел внимательно и сейчас — безразлично, отчего Кольку разбирала злость. — А вам на них плевать. Они для вас материал. Расходный материал для строительства. Надо — защищаем, надо — в кучу собираем, надо — бросаем, да?!

И Колька замолчал — сказать ему было больше нечего. Славка молча снял майку с головы, накинул на плечи, как короткий белый плащ. Заговорил спокойно:

— Гладко у тебя получается. Как в тех книжках, которые тебе не нравятся, — (да что они, сговорились, книжками меня попрекать, подумал Колька зло) — Клад нашли. На всех поделили. Да ещё и государству досталось на ближайший детский дом. Тебе ведь не нравятся такие книжки? — Колька молчал, но молчание было ясней любых слов. — Ты на кладбище заглядывал? В наш уголок?

— Нет, — отрезал Колька. Славка поразился — по-настоящему, не совладал с собой:

— Даже к… Ларисе?!

— Даже, — спокойно подтвердил Колька. Ему очень хотелось — вот сейчас самому! — отвести глаза, но он заставил себя этого не делать.

— Загляни. Там за этот год — восемь могил наших ребят. Из нашего отряда. А изо всех семи — сорок одна. Год такой был. Весёлый год. Пальба, беготня и драки — отсюда и до самого Балхаша. Зато могил с номером и надписью "без-ный мальч." или "без-ная дев." на порядок меньше, чем в обычные годы. Ты же помнишь, сколько их бывало. Помнишь ведь? Помнишь, чего молчишь? — голос Славка стал каким-то… таким, что не ответить было просто нельзя.

— Помню, — коротко ответил Колька. Он в самом деле хорошо это помнил.

— Ну вот… Но ты прав, Ветерок. Прав, во всём прав, наверное… кроме одного, — Славка покачал головой и отшагнул, снова садясь на скамейку. — Нельзя воевать одному. Одному можно лишь сохранить себя — не трогая никого, ни за кого не вступаясь, идя по жизни в одиночестве. Но в одиночку нельзя защитить других. Даже если тебе везёт и вдруг начинает казаться, что это получится. Ты это скоро поймёшь. Поймёшь. Ты в наши дела врубился, как колун в бревно. А в бревне — разные всякие сучки и вдобавок — железный штырь, Ветерок. Так-то.

2.

Кладбище, о котором говорил Муромцев, располагалось на южном берегу Кукушкиной Заводи, и первые могилы тут появились ещё когда русские отряды выбивали отсюда людоедствующие орды уйгуров. Сначала, конечно, оно было безалаберным, началось с большого кургана — его называли Огненный, и сейчас на нём росли венцом дубки — под которым лежал пепел бойцов, павших при штурме города. Но потом его стали планировать — уже по-настоящему и, несмотря на то, что со стороны кладбище казалось заросшим и запущенным, на самом деле тут легко можно было найти по тропинкам и секторам всё, что нужно.

Колька неспешно шёл по выложенной зеленоватыми плитками диабаза тропинке через имперский сектор. Гранёные столбики с урнами, увенчанные гербами Империи, поблёскивали табличками с фотографиями и короткими данными. Во многих местах лежали цветы и разные мелкие подношения — это было в обычае. Потом пошло кладбище для местных — более разнообразное, если так можно сказать, многие могилы скрывали в себе старомодные гробы с трупами, а не урны с прахом сожжённых. Кольке, по правде сказать, этот старый обычай казался отвратительным.

Где-то тут были могилы и его родителей. Колька сто лет не был возле них. И сейчас не собирался туда.

На кладбищах всегда пусто. Даже если много людей — всё равно пусто. А сейчас тут никого не было на самом деле. И стояла тишина, только какая-то птица однообразно свистела в ветвях деревьев, да поцокивали по тропинке подкованные сапоги Кольки.

Мысли о смерти, приходившие в голову юноше, не пугали его — страх смерти вообще не занимал много места в жизни и его самого, и все окружающих вообще. Они навевали холодную грусть, похожую на осенний пейзаж. Колька несколько раз рисовал это кладбище — и внезапно ему захотелось нарисовать и себя, идущего по тропинке.

Навстречу прошли мальчик и девочка — лет по тринадцать. Она — в пионерской форме, он — в серо-золотой форме кадета, только без шлема, с двумя сумками на обеих плечах. Шли, держась за руки, такие счастливые, что даже кладбище вроде как повеселело. И уж конечно, не думали, что когда-нибудь и они будут так лежать… впрочем — это будет лишь спустя вечность.

Колька свернул в последний сектор. И почти сразу натолкнулся взглядом на чёрную глыбку гранита с врезанными золотыми буквами:

Лариса Анатольевна Демченко