Шрифт:
Играл Вальс си-минор Шуберта.
Катя услышала любимый голос: «Потанцуем?»
В следующее мгновение меч вновь оказался в руке призрака, и тот убрал его в ножны.
— Всякое «никогда» имеет свой срок годности, — улыбнулся златокудрый.
— Катя, уйдем, — позвал Йоро.
Девушка хотела подняться, но холодно отданный приказ «Твоему другу лучше уйти одному» остановил.
Йоро протягивал ей руку, девушка увидела, как потянулся к нему призрак, и взволнованно пробормотала:
— Йоро, иди, я скоро.
— Я не оставлю тебя! — упрямо мотнул головой оборотень. В ту же секунду его что-то толкнуло в спину, и он полетел с крыши.
У Кати крик застрял в горле. А мальчик, не долетев до земли полметра, завис.
Призрак стоял на самом краю крыши и насмешливо смотрел вниз, а потом отвел взгляд, и Йоро шлепнулся на асфальт. Вскочил и, задрав голову, прокричал:
— Катя, не оставайся с ним! Я иду! — Он вцепился в обломанный водосток, но невидимая сила отшвырнула мальчика.
Златокудрый вновь вынул меч, девушка воскликнула: «Не смей!» — но он не послушался, прочертил в воздухе квадрат, и меч устремился в оборотня. Воткнулся в асфальт прямо у его босых ног, и над головой в одно мгновение выросла золотая клетка с толстыми прутьями.
Призрак чисто и звонко рассмеялся, пояснив:
— Для его же безопасности.
Катя поднялась, продолжая держаться за тисовый крестик на груди.
— Что тебе нужно от меня?
Златокудрый выставил руку, вернув меч, прочертил перед собой золотистую линию, и когда шагнул за нее и обрел плоть, точно выключил музыку у девушки в голове.
Юный красавец оперся на оружие как на трость и лучезарно улыбнулся.
— Ответь мне на один вопрос, и я уйду.
— Хорошо, — быстро согласилась Катя. — На какой?
Он прошелся перед ней туда-сюда, весело поглядывая на нее.
— Как ты можешь любить меня, если ничего обо мне не знаешь, а в то, что тебе известно, ты не хочешь верить?
— Я… — начала она, но тот властно оборвал:
— Ты лжешь самой себе и мне.
— Ты не он! — Она яростно сорвала с шеи тисовый крест и швырнула мальчишке в лицо.
Златокудрый увернулся и вонзил кончик своего меча в амулет, расколов его натрое.
— Да, верно. Я не он. Потому что он — это я. — Ледяные глаза смотрели ей как будто внутрь, делая больно. — Я могу быть им, если захочу, а он не может не быть мной, сколько бы ни старался!
Катя растерянно моргнула. Она не понимала, о чем он говорит, как если бы его речь звучала на неизвестном языке.
— Почему преследуешь? — Она нервно рассмеялась. — Меня ты тоже отправишь в плавание по морям на непотопляемом корабле, облачив в платье невесты?
Мальчишка вскинул золотистую бровь, с минуту думал, затем усмехнулся:
— Одна и та же шутка во второй раз уже не смешна. Я не повторяюсь дважды.
— Для тебя обрекать на мучения — это шутка?
Он чуть наклонил голову.
— Насколько помню, не я развлечения ради выкинул в детский фонтанчик последнюю золотую монету, необходимую Теофано для освобождения.
— Последнюю? — потрясенно выдохнула Катя.
— Я давно так не смеялся, как тогда. — Он приблизился и, обняв ее за плечи, дружественно похлопал. — Ну-ну, ты ведь не знала…
Она высвободилась.
— Почему не предстанешь в своем настоящем обличии?
Он лишь улыбнулся и медленно растаял в воздухе. Золотая клетка внизу тоже исчезла. В голове грянула Пассакалия из клавирной Сюиты № 7 Генделя — волнующе-пронзительная, горестно-мятежная.
— Он был тут? — услышала девушка позади.
Над сломанным тисовым крестиком стоял Лайонел, одетый в черный вечерний костюм.
— Да, — ответила она и, взглянув на него, прошептала: — Ты ходил к Анжелике! Я все видела!
Он поднял голову.
— Ну, раз ты все видела, тогда знаешь, что госпожа Тьеполо любезно мне отказала.
Катя стиснула зубы; от холодности и безразличия, с какими он говорил об этом, у нее глаза обожгло. Она опустила ресницы, не желая показывать, как ей невыносимо больно.
— А если бы не отказала?
Он вздохнул.
— Что ты хочешь услышать?
Девушка отвернулась, глядя на медленно тянущийся дым из черной трубы. Глаза кололо.
— Правду!
— Правда заключается в том, что все наши отношения — ложь. В них нет места правде, потому что ты не способна ее вынести!