Это ж надо, такое сходство. А кто они такие, эти Гуткины? Отвечаю – одни из самых близких мне людей. Эмигранты, бывшие ленинградцы и бывшие… вернее, родители бывшего моего зятя. В своем изложении я стараюсь избежать «литературной коррупции», личных пристрастий – жена и дочь не в счет. Но что поделать: судьба Гуткиных – тоже эмигрантская судьба, судьба людей, заброшенных на чужбину. Стало быть, она тоже имеет право на внимание автора этой книги… Но мне хочется рассказать о другом. О душевной их щедрости, о великодушии? Да, все это так, но хочется писать о другом, о другом, о другом. О том, как даже самые враждебные обстоятельства не могут внести разлад в отношения между людьми, испытывающими взаимную симпатию…

Началось все «с мелочи» – со скоропалительной женитьбы наших детей. Накануне моей туристической поездки за рубеж, в 1978 году, я и понятия не имел о планах дочери, как, впрочем, и она сама. Она еще не знала никакого Сашу… Однако после двухнедельного отсутствия я позвонил домой из Москвы, предупредить о своем возвращении, и узнал, что дочь выходит замуж за некоего Сашу, который появился на горизонте нашей семьи стремительно, как метеор, за несколько дней до моего телефонного звонка. И не один, а с гитарой. Черноволосый, с усами, студент последнего курса института. «Он похож на тебя в молодости, – сказала дочь в телефонную трубку, – поэтому я и решила выйти замуж». Преисполненный благодарности, чувствуя слабость в ногах, я повесил трубку.

Кроме гитары, Саша ввел в нашу жизнь своего младшего брата – опять же с гитарой – и родителей: Женю и Геню, нормальных советских инженеров. С тех пор прошло более двадцати лет… Молодые давно уже не молодые, к тому же у каждого из них теперь другая семья. Младший брат подрос, стал мужчиной, специалистом по компьютерам, с весьма высокой, даже по американским меркам, зарплатой. И родители постарели на двадцать с лишним лет… Сохранилась только наша дружба, несмотря на то что основа этой дружбы – брак наших детей – давно распалась. Предвижу недоумение читателя – стоит ли писать об этом, о деталях личной жизни автора. Думаю, что стоит. Именно благодаря тому, что в наших отношениях нет драматических поворотов, характерных для ситуации распада семьи детей. Сохранение добрых отношений между родителями – своего рода нравственный пример…

На площадке, где царствовал буфет с набором дармовых яств, орудовал пожилой негр в белом кухонном одеянии. Он перекладывал из тележки на полки буфета банки кока-колы и чипсы в голубых пакетах. Докомплектовывал… Заметив меня, негр проговорил, улыбаясь всем своим широким лицом: «Возьмите пакетик, сэр, это очень вкусные чипсы. Их разберут мгновенно», – и, не дожидаясь согласия, с баскетбольной сноровкой закинул в оттопыренный карман моей куртки голубой пакетик…

Салон ресторана пустовал. Официанты сидели спиной к двери на высоких табуретах, точно эскимо на палочках. Моя полька обернулась красивым профилем и помахала рукой. От былой нашей размолвки не осталось и следа. Официантка старалась разговаривать со мной на языке, похожем на русский. И я ей подыгрывал. Обычно разговор вертелся вокруг одной темы. Если бы она знала, что Польша вырвется из «советского плена», то она ни за что бы не приехала в Америку. В Польше все лучше – и вода, и воздух, и продукты… Разве в Америке овощи? Сплошная химия. И мясо, и куры – все химия. «Пани! – взмолился я. – Вы хотите, чтобы я здесь голудовал? А харбатэ? Тоже химия? Нет? Тогда принесите мне харбатэ з цукрином». И она, довольная, несла мне чай с лимоном…

Так мы невинно кокетничали. А глядя на ее обтянутый блестящим люстрином обворожительный зад, я ощущал в себе токи давно минувшей молодости. Официантка принесла мне чай, дольку лимона, булочку с маком, розетку с вишневым вареньем… Поставив все это на стол, официантка достала из кармашка листок и положила подле тарелки. «В связи с ранним прибытием в Лос-Анджелес просьба к пассажирам I класса явиться на завтрак в 5 утра»… Я в недоумении поднял брови. По расписанию поезд прибывал в Лос-Анджелес в девять утра…

– Да, пан. Постарайтесь не опаздывать.

– Так рано?! – проговорил я и умолк, стесняясь, что вновь предстану бузотером перед этим «обольстительным задом».

Официантка объяснила, что в Лос-Анджелесе они сдают смену. Для этого необходимо составить отчет, пересчитать посуду, инвентарь и все прочее. Все это требует времени.

– Не упрямьтесь, приходите в пять утра. Иначе останетесь без завтрака.

– Кто же придет к вам в такую рань, если можно спать еще целых четыре часа, – проскрипел я склочно, но без энтузиазма. – В пять утра. Самый сон!

– Все придут! – ответила официантка.

И все пришли. Даже мальчик, чья судьба зависела от великоватых по размеру сникерсов. Вместе с мамой, похожей на Женечку Гуткину. Они-то меня и разбудили своей громкой возней, перекрывшей рокот колес. Включив ночник, я взглянул на часы – без пятнадцати пять. «Неужели ты променяешь сладкий предутренний сон на дурацкий брекфаст? – спросил я себя. – На ломоть бекона с яйцом, булочку, кубик джема, кубик масла, кубик сыра? Не будь дураком, спи. Предстоит длинный, безалаберный первый день приезда в Лос-Анджелес, в дом хоть и близких людей, но все же не свой, где бы ты смог сразу завалиться в постель, досыпать. Спи!»

Шум в коридоре утих – мальчика увели завтракать.

Я прикрыл глаза, отдаваясь колыбельной качке поезда. Но любопытство подзуживало – неужели кто-нибудь еще, кроме моих соседей, примет просьбу явиться в ресторан в такую рань, как приказ? Ведь это Америка, а не Германия…

Переступив порог ресторана, я обомлел. Все места были заняты…

– Что, пан? – язвительно проговорила официантка, переставляя содержимое подноса на стол. – Вы просто не знаете американцев – все, за что заплачено, должно быть получено.