Хоть Льюис и не мог до конца постичь намерения своего шефа, он с желанием взялся выполнять поручения Морса.

Джойс Гринуэй, к его радости, оказалась готовой к сотрудничеству. Она, как могла, старалась отвечать на странные вопросы сержанта. Как она уже говорила инспектору Морсу, у неё нет уверенности, что имя, которое она услышала, было именно Бартлет, и она не видит смысла в дальнейших попытках (хотя они и предпринимались) вспомнить, обращался ли Квин к собеседнику «Бартлет» или «доктор Бартлет». Ещё она была уверена в том, что не сумеет узнать этот голос: со слухом у неё всегда было плоховато, а тут… В общем, она не может узнать голос, а вы смогли бы? О чём они говорили? Кажется, договаривались о встрече. Но подробностей — где, когда, зачем — она не помнит.

Льюис записал всё это в блокнот. Собравшись уходить, он почмокал губами над маленьким комочком жизни, лежавшим в кроватке рядом.

— У вас есть семья, сержант?

— Две дочки.

— Мы уже выбрали имя на случай, если у нас родится девочка.

— Для мальчика тоже есть много хороших имён.

— Да, наверно. Но почему-то все… А вас как зовут, сержант?

Льюис назвал ей своё имя. Ему самому оно не слишком нравилось.

— А инспектора Морса как зовут?

Льюис нахмурил лоб. Смешно получается. Ему никогда даже в голову не приходило, что у Морса есть имя.

— Не знаю. Никогда не слышал, чтобы к нему обращались по имени.

Из госпиталя Джона Радклиффа Льюис поехал на вокзал. На привокзальной площади работало четыре таксомоторные фирмы, и Льюис получил противоречивые советы насчёт того, как лучше всего выполнить данное ему поручение. Вроде бы сравнительно просто было выяснить, кто (если вообще кто-то) подвозил Рупа от станции к синдикату примерно двадцать минут пятого пополудни 21 ноября. Однако это оказалось непросто: И когда Льюис наконец прекратил свои розыски, он сильно сомневался, является ли ответ, который он нашёл, тем ответом, на какой рассчитывал или надеялся Морс.

В Литтлмор Льюис попал только после половины девятого.

Доктор Эддисон, дежуривший в ту ночь, лично почти не занимался случаем Ричарда Бартлета, хотя он, разумеется, был наслышан об этом пациенте. Он принёс историю болезни, но отказался предоставить её Льюису для ознакомления.

— Видите ли, здесь упомянуты весьма личные обстоятельства. Думаю, я сумею дать интересующую вас информацию без того, чтобы…

— Собственно, меня не интересуют детали психического недуга мистера Бартлета. Мне нужен только список медицинских учреждений, в которых он лечился за последние пять лет, клиник, куда его направляли на консультацию, специалистов, у которых он наблюдался… И разумеется, с датами.

Эддисон досадливо поморщился:

— Вы хотите всё это получить? Ну что ж, если это действительно вам необходимо…

История болезни представляла собой скоросшиватель толщиной два дюйма. Льюис терпеливо заносил в блокнот то, что диктовал ему доктор. Это заняло у них почти час.

— Большое спасибо, сэр. Простите, что отнял у вас столько времени.

Эддисон промолчал.

Когда Льюис наконец собрался уходить, он задал один, последний вопрос, хотя его и не было в списке Морса:

— А что за болезнь у мистера Бартлета?

— Шизофрения.

— О!

Льюис ещё раз поблагодарил доктора и удалился.

Когда Льюис вернулся, Морса в кабинете не было. Они договорились встретиться в десять часов вечера, если ничто им не помешает. Неужели Морс ещё не закончил свои поиски? Скорее всего, закончил и пошёл выпить кружку пива. Льюис посмотрел на часы: десять минут одиннадцатого. Можно ещё подождать. Перед уходом Морс, должно быть, искал что-то для своего кроссворда, поскольку на столе среди разбросанных в беспорядке бумаг лежал толковый словарь Чамберса. Льюис открыл его. Ша?.. Нет. Он никогда не был силён в орфографии. Ше?.. Ах, не то. Вот оно: «Ши-зо-фре-ния, dementia ргаесох или родственные формы психических расстройств, отмеченные сосредоточенностью на самом себе и потерей связи между мыслями, чувствами и поступками».

Льюис застрял на «dementia», когда в кабинет вошёл Морс, и стало совершенно ясно, что в кои-то веки он не выпил ни капли. С большим вниманием он выслушал всё, что рассказал ему Льюис, но ничем не выказал ни удивления, ни волнения.

Было уже без четверти одиннадцать, когда он выдал свою новость:

— Ну, Льюис, старина, у меня есть для тебя сюрприз. В понедельник с утра мы произведём арест.

— На понедельник назначено судебное дознание.

— Да, и тут-то мы его и накроем.

— А можно это делать во время дознания? Это законно?

— Законно? Понятия не имею ни о каком законе. Впрочем, возможно, ты прав. Значит, мы арестуем его сразу после Дознания, он как раз…

— А что, если мы его не застанем?

— Да никуда он не денется, — спокойно промолвил Морс.

— Вы мне так и не скажете, кто он?

— Что? Испортить мой маленький сюрприз? А сейчас давай-ка пропустим по кружечке пива. Вроде как отпразднуем.

— Пабы скоро закроются, сэр.

— Неужели? — Морс изобразил удивление, подошёл к стенному шкафу и извлёк оттуда полдюжины бутылок пива, пару кружек и открывалку. — В нашей работе надо уметь предусматривать все неожиданности, так-то, Льюис.