Он уже вдоволь наслушался подобного суесловия, и всякое выступление «этого… из Кремля» на публике или по телевидению вызывало в нем какие-то, почти неосознанные приступы ярости, при которых генерал армии за себя попросту не ручался.

— Но ведь мы же упускаем время, — вновь принялся за свои уговоры секретарь ЦК, он же — «отпетый идеолог», как с удовольствием называл про себя главного идеолога партии Банников, столь же презренного в его глазах, как и сам генсек-президент. — Притом что страна и так уже расколота.

— И все же надо принять к сведению, что многие недостатки мы учли во время работы над проектом нового союзного договора, — нервно отреагировал Президент. — Так что, в общем и целом, процесс уже пошел…

— Да ни хрена он не пошел, — пробубнил себе под нос Банников, едва сдерживаясь от того, чтобы убрать со своих глаз «отпетого идеолога» и повести переговоры самому, просто и по-армейски жестко.

— Нельзя не учитывать, что кое-где партию уже травят, а партийные организации нагло изгоняют из предприятий и учреждений, — продолжал тем временем плакаться в жилетку генсеку «отпетый идеолог». — Прибалты — те вообще до того обнаглели, что уже, по существу, откололись, и с каждым днем перспектива загнать их обратно в Союз становится все более призрачной. Остальные республики тоже одна за другой объявляют суверенитет. Киев, вон, уже спит и видит себя столицей возрожденной Киевской Руси.

— Да все это, товарищ Вежинов, членам Политбюро давно известно. Действительно, имел место парад суверенитетов, это факт; однако же пик кризиса, связанного с проявлениями национализма, мы уже прошли, — старался Русаков угомонить цековского идеолога. — Надо же смотреть на эти явления, так сказать, диалектически, помня, что все-таки, в общем и целом…

— Что это мы «прошли», что «прошли»?! — неожиданно вклинился в их словоблудие генерал армии. — Ничего мы пока еще не «прошли». Очевидно, вас неверно информируют ваши помощники и советники. Наше общее мнение таково, что сейчас, находясь здесь, в Крыму, мы только зря тратим время. Потому что всем уже ясно: мы доиграемся до того, что своим «парадом суверенитетов» окончательно погубим державу. Что еще должно произойти, чтобы мы решились ввести чрезвычайное положение и принять те единственные меры, которые еще способны спасти и страну, и партию?

Банников сорвался со своего кресла и нервно, — кряхтя, и, словно затравленный зверь, оглядываясь, — прошелся по кабинету. Достаточно было взглянуть на выражение его лица, чтобы понять, что в эти минуты он ненавидит обоих «цекашников», этих гражданских болтунов и чистоплюев.

— Тут, знаете ли, — вальяжно откинулся в кресле Президент, самим поведением своим пытаясь сбить накал страстей, — не нужно торопиться с выводами. — В принципе я не возражаю против введения чрезвычайного положения. Но из этого не следует, что вводить его нужно немедленно. Анализ ситуации показывает, что, в общем и целом, процесс сползания удалось остановить. Во всех республиканских парторганизациях уже идет обсуждение проекта нового союзного договора, на основании которого затем будет принята и новая союзная Конституция. Если мы с вами, товарищи, сейчас погорячимся, то взорвем весь этот процесс не только сверху, но и, так сказать, изнутри; а значит, поставим под сомнение саму идею нового союзного договора.

— А нужен ли нам сейчас новый союзный договор? Ко времени ли возиться с новым договором, когда нужно срочно спасать страну?! — вдруг патетически воскликнул Вежинов, словно бы не понимал стержневой идеи Президента — сами мероприятия по обсуждению нового союзного договора уже позволяют выиграть время и перегруппировать силы, то есть уже направлены на сохранение Союза.

«Стоп, уезжая на встречу с представителями Большой семерки, ты заявил, что готов уступить пост генсека, — напомнил себе Русаков, просверливая взглядом собеседника. — И помнишь, как заблестели тогда глаза у Отпетого Идеолога, давно уверовавшего в то, что уже настало его время. Не Иващенко, являвшегося теперь первым заместителем генсека, а именно его.

Так вот, направляясь сюда с “группой товарищей” Вежинов просчитал: тот, кто добьется введения “чрезвычайки”, а, следовательно, предстанет перед партией в тоге “спасителя страны”, тот и получит право занять освобождающееся кресло партийного лидера. Чтобы затем, уже всеми правдами и неправдами, освободить для себя еще одно, на сей раз — президентское, кресло. Для себя и, конечно же, навечно… Так что один из претендентов — вот он, этот несостоявшийся идеолог, считавший себя учеником и ставленником своего незабвенного предшественника — Суслова!».

Теперь уже Вежинов стал предаваться ораторскому соблазну, он тоже говорил и говорил… Что Москва наводнена незаконными вооруженными формированиями; что глава суверенной России вступил в сговор с главами Украины, Белоруссии и Казахстана, а значит, расчленение Советского Союза — вопрос всего лишь ближайших семи дней…

«Именно семи», — с библейкой неотвратимостью подтвердил его прогноз Русаков. Рассусоливания этого воистину «отпетого идеолога» уже даже не забавляли Президента, а попросту раздражали.

— Так, чего вы все-таки добиваетесь? — вновь прервал он Вежинова, причем сделал это, что называется, на духовно-эмоциональном взлете. — Только конкретно, по существу вопроса, помня при этом, что любые ваши антиконституционные действия чреваты… Вы же понимаете, что за всем этим стоит целая страна и что за нашими действиями наблюдает все мировое сообщество.

— За «всем этим» стоять уже нечему, — вновь нахраписто вклинился в их разговор главком Сухопутных войск. — Потому что и самой страны — той, нашей, вождями завещанной, — уже давно не существует, — громыхал он своим неприятно, словно кусок жести на осеннем ветру, вибрирующим голосом.