Казахский лидер внимательно отслеживал поведение Елагина, поскольку понимал: ему как руководителю республики тоже пора создавать имидж отца казахского народа, всех национальных меньшинств Казахстана. Теперь это позволительно. Раньше мог быть только один Отец народов — восседавший в Кремле. Всем остальным руководителям-националам отводилась роль вассалов. В европейских республиках подобный статус может быть и приемлем, но только не в Казахстане, стране, размерам которой мог бы позавидовать любой средневековый «правитель мира».

— Давай сюда, Оралхан! — доносится до него бодряцкий голос русского.

Казах-Ата вежливо ухмыляется. Это улыбка сатрапа, решающего, что уместнее будет пустить в ход — кинжал слуги или яд наложницы? Он не может вести себя так, как ведет себя русский. Его столица — посреди мусульманского мира. Он, понятное дело, никогда не позволит прийти к власти в Казахстане религиозным фанатикам: фанатизм Оралхан всегда презирал. А вот обычаи, в которых тоже имелось немало фанатизма, чтил, поскольку это были обычаи предков. Кто осмелится выступить против обычая предков? А главное — зачем это делать?

— Такое впечатление, что купаешься в русской проруби, где-нибудь на Енисее.

«А почему ты считаешь, что енисейская прорубь, прорубь в великой реке Сибирского ханства, — это прорубь “русская”? — снисходительно, сквозь восточную ухмылку парирует Оралхан. Правда, пока еще мысленно. — “Русское” — это то, что между Доном и Волгой, если только восточный мир окончательно смирится с тем, что оно действительно “русское”.

Кузгумбаев сурово взглянул на своих нуреков. Те мгновенно прочли бессловесный приказ хозяина: “Русского из воды извлечь, обтереть и влить в него как можно больше водки. В пределах допустимого для имиджа “русского правителя”».

Что ему еще нужно, этому?.. Ах, сфотографироваться вместе с ним у енисейской проруби? Как же он осточертел со своими прихотями. Кузгумбаев никогда не ощущал особого русского гостеприимства, о котором русские так любят распространяться. В сравнении с восточным оно всегда казалось ему пиром в подворотне. Что ж, он сфотографируется. Но при этом позаботится, чтобы снимок не остался в семейном альбоме, а попал в газеты. Пусть казахи видят своего русского гостя на краю «казахской проруби».

Конечно, руководитель страны — в образе простецкого мужика, который и выпить горазд, и официантку в углу зажать, — русским импонирует. Но здесь, на Востоке, восприятие иное. Здесь «большой начальник» должен и выглядеть как большой важный начальник. Здесь «оч-чень уважаемый человек» и выглядеть должен как оч-чень уважаемый человек.

— Что там с отъездом нашего гостя? — сурово поинтересовался у министра иностранных дел.

— Все в порядке с отъездом нашего уважаемого гостя.

— Самолет? Охрана? Погода?

— Заправлен. На месте. Погода на трассе летная, уважаемый Казах-Ата.

— Не надо на людях «Казах-Ата», «Отец Казахов» — с мягким укором остепенил его Оралхан. — Особенно при русских. Пока… не надо.

— Уже понял, уважаемый Казах… Простите, товарищ Кузгумбаев.

В свое время этот же министр, будучи «за столом и без галстуков», убеждал его: «Послушайте, уважаемый, зачем такое длинное имя — Оралхан Изгумбекович Кузгумбаев? Русские в своем Кремле и в газетах восточные имена плохо воспринимаю. “Орал…” и русское “по батюшке” надо бы сократить, пусть остается просто — Хан Кузгумбай».

Прервав трапезу, Курбанов едва слышно приблизился к лестнице, ведущей на второй этаж, и прислушался. Телевизор не работал, и вообще из зала на втором этаже не доносилось ни звука. Майора так и подмывало подняться наверх и попытаться убедить Лилиан, что выбор его окончательно склонился в пользу… женщины. Однако, представив себе, насколько решительно и жестко может пресечь все его попытки этот «латышский стрелок в юбке», предпочел трусливо ретироваться в столовую.

Когда Лилиан вновь появилась, Курбанов мельком взглянул на часы и криво улыбнулся: прошло ровно пятнадцать минут.

— Рядовой необученный Курбанов прием пищи закончил! — гвардейским баском доложил он, становясь навытяжку.

— Слишком дурашливо, — презрительно процедила ржановолосая, проходя мимо него и быстро собирая посуду в узорчатый пластмассовый короб, в котором доставила ему еду. — …Что для настоящего офицера непозволительно.

— Признаю. Какой-то странный у нас получается разговор.

— А почему вы решили, что он у нас… «по-луча-ется»? — аккуратно протерла Лилиан клеенчатое покрытие стола.

— В таком случае странно, что он почему-то не получается. Ведь причин для конфликта не существует.

— Вот в этом как раз ничего странного.

— Я могу задать несколько неслужебных вопросов?

— Категорически нет.

— А сугубо служебных?

— У нас с вами не может возникать «сугубо служебных» вопросов. Мало того, я думаю, что ко мне у вас вообще не должно возникать каких-либо вопросов.