— Мы не хотим, чтобы остаток нашего пути прошел под знаком какого-либо недоразумения между вами, доктор, и остальными членами экспедиции, — сопроводил свои извинения Роберт.

— Можете считать, что об этом уже забыто, сэр, — едва сдерживая волнение, заверил его Уилсон. Сам тот факт, что офицеры решили извиниться перед ним, доктор воспринимал с глубокой благодарностью.

— Если мною и моими товарищами и была допущена некорректность, — продолжил капитан, — то продиктована она была исключительно тяжелым физическим и душевным состоянием каждого из нас. И вам, как доктору, это должно быть понятно.

— Я принимаю ваши извинения, джентльмены, — произнес Уилсон тоном, которым папа римский обычно отпускает грехи своей пастве на площади Святого Петра в Ватикане. — Но вы так и не убедили меня в том, что таблетки опиума должны находиться у вас, а не в общей аптечке. И заклинаю: помните о нашем уговоре и христианских заповедях.

Погода по-прежнему оставалась отвратительной, снег был предельно жестким, а нарты казались неимоверно тяжелыми. К тому же вскоре группа сбилась со следа и затем долго блуждала, пока наконец вновь не набрела на него.

Обнаружив прямо перед собой, из-за снежной пелены возникший гурий, Скотт и остальные полярники так обрадовались ему, что готовы были опуститься на колени, словно язычники перед восставшим из пепла и небытия идолом. Всем тут же захотелось разбить возле него лагерь, и капитану понадобилось немало силы воли, чтобы заставить себя и спутников вновь взяться за лямки нарт.

Вечером, проведя астрономические наблюдения и поколдовав над картой, Бауэрс объявил, что в течение дня они прошли немногим более шести миль, но часть из этого расстояния стала данью блужданиям. По его прикидкам, до «Однотонного» склада все еще оставалось около пятидесяти пяти миль, а продовольствия у них должно было хватить только на семь суток.

— Вряд ли в последующие дни мы сможем преодолевать более шести миль, сэр, — обратился он к Скотту. — Таким образом, при нынешнем рационе провианта у нас хватит только для преодоления сорока двух миль. Поэтому мы стоим перед выбором: либо резко уменьшить рацион, либо готовиться к тому, что последние двое суток нам придется идти голодными.

— Ваших вечерних докладов, лейтенант, я всегда жду с ужасом.

— С таким же ужасом и я готовлюсь к этим докладам, сэр, — покорно признал Бауэрс.

— Но вы не огорчайтесь. Мне даже трудно представить себе, что бы мы делали, если бы не вы. Кто бы осуществлял все эти наблюдения и расчеты, кто определял бы наше месторасположение и распределял продукты. Признаю, что из нас четверых только вы все еще сохраняете выдержку, здоровье и ясность размышлений.

— Вы слишком снисходительны ко мне, сэр. Увы, я тоже теряю силы.

Скотт наклонился к лейтенанту и почти на ухо, полушепотом произнес:

— Никто не должен догадываться об этом, лейтенант. Теперь вся надежда только на вас. Самим своим поведением вы вдохновляете экспедицию.

Еще три дня прошло в борьбе за каждую милю; в борьбе с болью, сомнениями, а порой — и с отчаянием. Все это время дул сильный встречный ветер, разрушая всякие надежды на силу паруса; к ночи температура порой опускалась до сорока двух градусов, и уже не только Отс, но и доктор Уилсон представал перед капитаном настолько угнетенным и обмороженным, что не в состоянии был помогать даже при установке палатки. Так было и перед этой ночевкой. Когда Скотт и Бауэрс наконец установили свою «походную хижину», Уилсон просто заполз в нее и надолго затих, словно тут же уснул.

Что же касается ротмистра, то он не способен был даже на такой поступок. Отставной драгун сидел на задке нарт и создавалось впечатление, что намеревался уснуть там, причем уснуть навсегда. Допустить этого лейтенант не мог, он вышел, почти силой завел его в палатку и принялся готовить ужин.

Утром же, когда после завтрака настала пора снимать палатку, Отс вдруг попросил товарищей оставить его здесь, в спальном мешке, а самим идти дальше.

— Если быть честным, я очень надеялся, что утром уже не проснусь, — попытался он бодриться, — но, как видите… Никаких шансов у меня уже не остается, а вы еще можете спастись. Поэтому застегните меня в спальном мешке и уходите.

В палатке воцарилось напряженное молчание.

— Вы — мужественный человек, ротмистр Отс, — первым заговорил Скотт. — Мы ценим это качество. Но мы не можем так поступить. По существу, мы все обречены, но пока мы способны идти к своей цели, мы обязаны идти.

— Вы даже не представляете себе, какую невыносимую боль мне приходится терпеть в пути, — почти простонал Отс.

— Вы не правы: представляю. Поэтому-то и ценю ваше мужество. Лейтенант, помогите ротмистру драгунского полка собраться в дорогу и определите его место у нарт, — жестким приказным тоном завершил свою короткую речь начальник экспедиции.