На Фернана Пинто налетел высокий крепкий мужчина, явно предводитель шайки, напавшей на миссию. В отличие от остального сброда, вооруженного, чем попало, — худыми сабельками, засапожными ножами, кистенями и просто дубинами, — у предводителя в руках была добрая шпага, явно не из дешевых. Пинто и предводитель сцепились в яростной схватке. Рядом рубился Антонио де Фариа, а Митька Бобер, мечта которого — заполучить кучу золота таяла на глазах, злобно ощерившись, метался среди нападавших, как вихрь, жаля своим ножом словно змея.

Фернану Пинто повезло. Его противник явно был хорошим рубакой, но его подвела теплая одежда, сковывающая движения. Одно неверное движение, и шпага фидалго молниеносно нашла брешь в защите предводителя шайки, напавшей на испанскую миссию.

— Мерде! А-а… — Мужчина схватился за грудь и упал.

Мерде! По-французски дерьмо! Фернана Пинто словно что-то обожгло. Это тайный тамплиер, скорее всего, франк! Значит, они все-таки вычислили, кто интересуется их местонахождением… Быстро. Наверное, проследили за Митькой Бобром. Даже людишек лихих сумели собрать за столь короткое время. Что ж, тут все понятно. За деньги это просто. А еще им здорово повезло: после отъезда великого князя из Москвы в городе воцарилось безвластие. В противном случае здесь уже были бы стрельцы.

Едва фидалго вспомнил про стрельцов, как на улице послышался топот многочисленных копыт, и кто-то в сильном испуге заорал:

— Братчики, уходим! Царево войско вернулось!

Схватка во дворе прекратилась словно по мановению волшебной палочки. «Воинство», напавшее на миссию, снова полезло на забор, уже с намерением оказаться на улице, и хотя они были теперь совсем беззащитными, уставшие испанцы не стали их добивать. Но тут неожиданно отворилась входная дверь, оттуда вывалился повар Мануэл, который проспал начало сражения, и выпалил из мушкета в белый свет, как в копеечку. И надо же такому случиться, его выстрел попал в цель! Уже сидевший верхом на заборе мужичок в рваном треухе выдал какое-то матерное слово и свалился в сугроб, который тут же покраснел от крови.

— Гойда, гойда! — закричали на улице. — Бей нечестивцев!

Судя по боевому кличу, это и впрямь были государевы слуги. Фернан Пинто и де Фариа переглянулись и с облегчением вздохнули. Пронесло!

Спустя небольшой промежуток времени в ворота постучали.

— Эй, гишпанцы, вы живы?

— Живы, живы! — дружно, в один голос, откликнулись оба идальго.

— Открывайте ворота! Царь вас к себе призывает!

В распахнутые ворота въехал писаный красавец на вороном коне в богатой сбруе. Фернан Пинто знал его, видел на царском пиру. Это был любимец великого князя, Федька Басманов [62] . На улице лежали убитые и несколько раненых — из тех, кто напал на миссию. Служивые, прибывшие с Басмановым, деловито их добивали, перебрасываясь шутками.

Это были не стрельцы, а конники поместного войска, основную массу которого составляли дворяне и дети боярские, а также их боевые холопы. За честную, безупречную службу они получали от Иоанна Васильевича земли и поместья, а потому сражались за великого князя, не щадя живота своего.

— Что рты-то разинули, господа гишпанцы? — сказал Басманов весело. — Бой кончился, враг повержен и рассеян! А вам пора собираться. Уезжаем в Александровскую слободу. Государь приказал. Двадцати саней хватит, чтобы свезти ваших людей и имущество? — спросил он у Фернана Пинто.

— Вполне, — ответил ошарашенный фидалго.

— Тогда поторопись, Федор Даниилович. Сани на подходе. А то неровен час, ударят в набат, тогда худо будет. Не отобьемся. Отряд у меня небольшой, разорвут и нас, и вас на части.

Примерно спустя полтора часа от ворот дома, где располагалась испанская миссия, отъехал небольшой обоз под охраной конных дворян. Народ провожал его испуганными взглядами. Наверное, весь мир перевернулся, потому как творилось что-то несусветное: сначала царь бросил своих подданных и столицу государства, а теперь и купцы иноземные съезжают; значит, и торговле пришел конец. А для москвичей, которых кормила в основном торговля, это было хуже конца света.

Возле одного из храмов испанцы увидели сидевшего прямо на снегу полураздетого мужика в веригах. Это был не Иоанн Большой Колпак, а другой юродивый, но, похоже, такой же невменяемый, — в худой, рваной одежонке и посиневший от холода. Завидев обоз, он вытаращил безумные глаза, забился в припадке, пуская пену из щербатого рта, и закричал:

— Чую, чую воронью поживу! Черная туча на Москву надвигается! Горе нам, люди, горе! Спасемся во Христе, он единственная наша защита!

Федька Басманов сплюнул с отвращением, но на церковь перекрестился. И обоз продолжил свой путь.

Сизая, непроницаемая взгляду мгла рвала местность на куски. Перед глазами путников то внезапно, будто из ниоткуда, появлялся дремучий лес, то вдруг возникала из упавшего на землю снежного заряда деревенька, утопающая в снегах, то под копытами коней появлялось девственно чистое поле, упирающееся в небо, а по нему шла невидимая дорога, которую можно было найти лишь по вешками, пометившим обочины… Иногда раздавался приглушенный колокольный звон, и метель каким-то хитрым образом начинала строить прямо из снежинок и воздуха симпатичную церквушку. Ее побеленные стены растворялись в снежных вихрях, и казалось, что над землей висят только купола с крестами.