Шрифт:
— Пусть она спрашивает своего мужа, а не меня. Я ничего не могу сказать.
— Тогда, боюсь, мне придется задавать вопросы Хуаните.
— Нет! Нет! Хуанита абсолютно ни при чем. Она ничего не знает!
Ухватившись за край стола, миссис Розарио попыталась встать на ноги, но в изнеможении со вздохом упала на стул. Пината подошел к больной женщине и взял ее за руку.
— Позвольте вам помочь.
— Не надо.
— Вам нужно лежать не двигаясь, а я пока вызову врача.
— Нет! Священника — отца Сальваторе…
— Хорошо. Священника, так священника. Сейчас мы с миссис Харкер поможем вам добраться до спальни, а затем я пошлю за отцом Сальваторе. — Он махнул Дэйзи рукой, и она начала подниматься по ступенькам.
До этой минуты Хуанита стояла с совершенно бесстрастным лицом у распахнутой двери, словно все происходившее в комнате ее нисколько не касалось и не вызывало ни малейшего интереса. Но как только Дэйзи вошла в полосу света, молодая женщина узнала ее и вскрикнула.
Она закричала матери по-испански:
— Я встречала эту женщину в клинике. Она пришла, чтобы забрать меня туда. Не разрешай ей это делать! Я обещаю быть хорошей, я обещаю, что куплю тебе новое распятие, буду ходить к мессе и на исповедь, я больше никогда ничего не буду ломать! Только не позволяй забрать меня отсюда!
— Успокойся, — сказал Пината. — Миссис Харкер уже несколько лет не работает в клинике. А теперь послушай меня. Твоя мать очень больна. Ей нужно в больницу. Я хочу, чтобы ты помогла миссис Харкер приглядеть за ней, пока я вызову «скорую помощь».
Услышав про «скорую помощь», миссис Розарио снова попыталась встать на ноги, но тут же плашмя рухнула на стол. Стол опрокинулся, и она медленно и плавно соскользнула на пол. Почти сразу лицо ее почернело. Пината нагнулся и нащупал пульс, пульса не было.
Хуанита смотрела на мать с детским испугом, прижав кулаки к щекам:
— Как смешно она выгладит.
Дэйзи обняла ее за плечи:
— Нам лучше пойти в другую комнату.
— А почему она почернела, как негр?
— Мистер Пината вызвал «скорую помощь». Больше мы ничего сделать не можем.
— Но ведь она не умерла? Она не могла умереть, правда?
— Я не знаю. Мы…
— Господи! Если она умерла, они обвинят в ее смерти меня.
— Ну что ты, — попыталась успокоить ее Дэйзи. — Люди ведь умирают. Какой смысл винить кого-то?
— Они скажут, что это моя вина. Я плохо себя вела по отношению к ней, я разбила ее распятие, сломала дверь.
— Никто тебя не обвинит, — повторила Дэйзи. — Пойдем со мной.
Дэйзи думала только о том, как помочь Хуаните, это позволяло ей держать себя в руках. Она увела Хуаниту в соседнюю комнату и закрыла дверь. Здесь, среди многочисленных алтарей и ковчежцев, мадонн и увенчанных терновым венцом Иисусов, смерть казалась куда более реальной, нежели там, где лежала покойница. Похоже, эта комната только и ждала, что кто-то умрет.
Женщины сидели рядышком на кушетке в неловком молчании, как гости, которых еще не познакомила не слишком расторопная хозяйка.
— Я не знаю, что все это значит, — с отчаянием в голосе произнесла наконец Хуанита. — Просто ничегошеньки не знаю. Она велела мне солгать, а я не захотела. Я никогда никакого мистера Харкера не встречала.
— Это мой муж.
— Ну и ладно. Спросите его. Он вам сам скажет.
— Уже сказал.
— Когда?
— Четыре года назад. Перед тем как родился твой сын.
— И что же он сказал?
— Что он отец мальчика.
— Тогда он ненормальный. — Хуанита так сильно сжала кулачки, что ее широкие большие пальцы практически закрыли остальные. — Да вся ваша кодла свихнулась! Я даже не встречала никакого мистера Харкера!
— Я видела, как ты вылезала из машины мужа на стоянке перед клиникой накануне рождения ребенка.
— Может, он просто подвозил меня. Когда я беременна, меня часто подвозят. Не могу же я их всех помнить. Может, и он был среди них. А может, вы и не меня видели?
— Это была именно ты.
— Ладно. Наверное, я свихнулась. Вы ведь на это намекаете? Они, похоже, должны сейчас подъехать, забрать меня и засадить под замок в одном месте.
— Этого не случится, — сказала Дэйзи.
— Так, пожалуй, даже лучше будет. Я никак не могу разобраться в том, что происходит вокруг. Это как с дядей Карлосом и с деньгами — он ведь сказал, что мать врала про дядю Карлоса.
— Кто сказал?
— Фостер. Или Филдинг. Он сказал, что они с дядей Карлосом давно дружили и он очень много о нем знает, а мать все наврала.