Улицы старого города были по большей части бульварами с широкими пешеходными зонами, а некоторые и вовсе давно были превращены в пешеходные аллеи. Обилие парков, скверов и площадей, из которых то тут, то там вырастали невысокие здания из стекла, пластика, гранита и железобетона, было отличительной чертой Старого Полиса, где и теперь можно слышать урчание голубей и пение различных мелких птиц, многие поколения которых вили свои гнезда на вековых деревьях и на крышах старинных домов.

Со всех сторон Старый Полис окружали районы немногим менее древние, выросшие вокруг него в первые столетия Нового Времени. Если в старом городе лишь несколько зданий возвышались на сто и более метров, не лишая при этом зеленые насаждения улиц и парков солнечного света, а прохожих — удовольствия по ним ходить, то в новых районах все было уже несколько иначе. Выраставшие с каждым столетием все выше и выше, новые здания поднимались вначале на сотни (двести, триста, пятьсот, восемьсот) метров, а после уже и на целые километры вверх, обрекая улицы у своих оснований на постоянную тень. Освещение на таких улицах работало круглосуточно, так как большая часть улиц имела два — три и более уровней на которые солнце не могло заглянуть даже в зените.

Через пятьсот лет, после образования республики, и последовавшего затем индустриального и экономического роста, Старый Полис напоминал окруженную железными скалами зеленую долину. Теперь же, когда минуло уже более тысячи шестисот лет, его можно было сравнить, разве что, с небольшой поляной в исполинских джунглях, где вместо деревьев в небо устремились двух, трех… и даже пятикилометровые мачты из металлопластика и сверхпрочного стекла, опутанные серпантинами городских железных дорог и оплетенные «лианами» внешних экспресс-лифтов.

Они много говорили. Возбужденно, с упоением, наслаждаясь обществом друг друга. От исторических экскурсов они перешли к другим темам, о которых после вряд ли смогли бы вспомнить в точности, так как разговоры те были лишь фоном на котором развивались совсем другие, намного более важные события. В тот летний вечер говорили не слова: говорили взгляды, говорили прикосновения, говорили вздохи и даже недолгие молчания, совсем не казавшиеся неловкими.

Нагуляв изрядный аппетит, они зашли поужинать в первый попавшийся ресторан, который, как выяснилось, был открыт еще во времена Иеремии. В ресторане оказалось отличное меню: они обильно и не без удовольствия поужинали мясом и овощами. Причем Рина ела много и с аппетитом, нисколько не стесняясь Макса, как, впрочем, и Макс. Вряд ли сытный ужин мог угрожать безупречной фигуре этой полной жизни и энергии девушки. Съев все до последней капли, они выпили немного вина и, сговорившись обязательно посетить это замечательное место в будущем, снова отправились в летнюю ночь.

— Смотри, Макс, какая красота! — воскликнула Рина когда они вышли из ресторана на освещенную мягким светом фонарей узкую улочку.

Желтое платье и поразительные зеленые глаза девушки отчетливо выделялись в свете ближайшего фонаря на фоне ее, черного как самая темная ночь, утонченного силуэта. Рина с восторгом смотрела в небо, через которое, как раз вдоль улочки, протянулся Млечный Путь.

— Удивительно! Надо же! Я и не думал, что в Полисе можно его увидеть.

— Только с крыш самых высоких башен и из старого города, — произнесла Рина.

Они держались за руки большую часть вечера и когда вышли на улицу, вполне естественно, уже по привычке, снова сомкнули ладони.

— Почти две тысячи лет люди мечтают о путешествиях туда… — сказал Макс и, помолчав, добавил: — …и все никак не выберутся из своей системы…

Глаза Рины, зеленые и поразительно большие, взглянули в глаза Макса, карие, самые обычные и ничем не примечательные, и стремительно приблизились к нему. Рука ее выскользнула из его руки, и лишь для того, чтобы вместе с другой рукой оплести его широкие, немного нескладные плечи. При этом ладони Макса сами легли на тонкую талию девушки и, смяв короткое платье в охапку, привлекли ее эбеновую фигурку к своему обладателю. Нисколько не стесняясь ситуации, Рина приблизила лицо к лицу Макса.

— Обязательно выберутся, — шепнули тонкие губы девушки перед тем, как поцеловать его.

Макс знал многих женщин, целовал их и не только, но никогда до того он еще не испытывал такой сладости от простого поцелуя… Заключив друг друга в страстные объятия, они жадно впились в губы друг друга. Длинные тонкие пальцы Рины блуждали по плечам и толстой шее Макса, пробегали по рыжему ежику его волос, гладили лицо. При этом широкие ладони парня самовольно исследовали ее поясницу и бедра, забирались под короткое платье: крепкие пальцы читали и запоминали ложбинки и впадины упругого тела девушки, блуждая вокруг ставшей влажной заветной складки, едва прикрытой тонкой полоской мягкой ткани.

— Я хочу тебя, Макс, — выдохнула с трудом оторвавшаяся от поцелуя Рина.

— Я люблю тебя, — сказал Макс.

— Поедем ко мне, милый, — страстно прошептала девушка и снова впилась в него губами.

Тугие груди ее прижались к груди Макса и ему захотелось сорвать треклятый костюм чтобы голой кожей почувствовать как упругие соски Рины касаются его, — платье девушки, оказалось для этого несущественной преградой: Макс убедился в этом когда поднял левую руку от поясницы вверх и заключил тугую полусферу в клеть из своей пятерни.

— Машина, сюда! Живо! — бросил он, не в силах забираться в дебри нейроинтерфейса чтобы отдать команду бортовому компьютеру машины.

Стоявший неподалеку автомобиль послушно подкатил к ним и приветливо открыл дверь.

Рухнув на широкий диван, они наперебой с хохотом стали объяснять компьютеру — куда надо ехать, и как только машина тронулась снова вернулись к поцелуям. Там, в уютном пространстве лимузина четвертого класса, пятерня исследователей окончательно потеряла остатки былой застенчивости своего хозяина и наконец разделалась с и без того послушной полоской ткани, едва прикрывавшей влажную щелочку, оказавшуюся, в отличие от эбеново-черного тела девушки нежно-розовой…