— Это он, — сказала чуть громче мать, обвиняюще ткнув в него пальцем. — Убийца нашего сына! — И она устремилась к нему. Подбежала и, охваченная ненавистью, бессильно ударила кулачком в грудь. — Убийца! Вы убийца! Вы убили моего сына! Единственного моего сына!

Габриэль стоял неподвижно, получая удары кулачками, с испугом отмечая, как жестоко горе обошлось с его матерью: она постарела, впала в отчаяние, исходила ненавистью, хотела причинить ему боль, злилась на свое бессилие.

Отец подошел к ней, взял за талию, почти что поднял, стараясь увести.

Неожиданное воспоминание вспыхнуло в мозгу Габриэля: ему пять лет, он переоделся, нацепил маску, и все, кто встречается ему на пути, делают вид, что не узнают его, пугаются, когда он издает громкий крик. Ему припомнилось удивившее его ощущение. Он сделался злым незнакомцем, в нем открылись возможности причинять зло. И сейчас он почувствовал себя тем самым злым ребенком. Но сейчас его обличье в самом деле внушало ужас, а он ничего, совершенно ничего не мог поделать.

Мать перестала молотить его. Голосом, сдавленным гневом и слезами, она повторяла одно и то же:

— Убийца! Вы отняли у меня моего единственного сына!

Отец поднял голову, Габриэль увидел его суровое лицо, холодный взгляд.

— Успокойся, — сказал он, продолжая вглядываться в Александра, словно стремился прочесть причины, которые привели его к преступлению. Потом обратился к нему: — Не думайте, что содеянное сойдет вам с рук. Вы наняли знаменитого адвоката, надеясь, что он избавит вас от тюрьмы, но вы ошиблись. Я сделаю все, чтобы вы отсидели полный срок. Но если у меня это не получится, ваша жизнь будет адом до тех пор, пока я буду жив.

Габриэль опустил глаза, он не хотел разжигать мучительную для них ненависть и не мог вынести ненависть, направленную на него, какую читал у них в глазах. Родители отошли и продолжили свой путь. Габриэль снова опустился на скамейку.

Все, что переполняло его, все чувства, все горе нашли наконец исход — из глаз его хлынули слезы. Он закрыл лицо руками и, сгорбившись, разрыдался.

Он не видел, что мать его обернулась и была удивлена, что чудовище, лишенное, по ее мнению, каких бы то ни было человеческих чувств, так искренне горюет. И еще, сама не отдавая себе в этом отчета, невольно откликнулась на этот плач, потому что он был ей знаком.

Габриэль добрался до особняка Деберов. Остановил машину, выключил зажигание и замер, не в силах двинуться дальше, в чужую для него реальность.

Легкий стук. Габриэль от неожиданности вздрогнул. Элоди стучала в стекло.

Габриэль вылез из машины. Девочка ему улыбнулась, побежала к дому и вошла первой. Оставила в прихожей сумку и отправилась на кухню, где Дженна готовила обед.

— Вот и мы, — объявила Элоди.

— Кто — мы? — спросила мать, не видя никого, кроме дочери.

— Я и папа, мы с папой вернулись одновременно, — объявила Элоди.

Дженна заглянула в гостиную.

— Ты ездил на машине? Не думаю, что при твоих обстоятельствах это разумно, — сказала она, глядя на мужа.

Хватит ли у него сил на очередной спектакль? Габриэлю необходимо было расслабиться, забыть все, что только что с ним произошло. Он поискал бар, нашел, налил себе в стакан виски и выпил одним глотком. Почувствовал, как алкоголь затуманивает голову, снимает возбуждение, успокаивает.

Дженна поставила на стол две тарелки. Элоди принесла и поставила третью.

Дженна, не показав удивления, села на привычное место.

Габриэль тоже сел за стол.

— Ты всегда сидишь тут, — объявила девочка и показала на другой стул.

Габриэль пересел, и Дженна вручила ему салатницу.

— Я так рада, что мы обедаем вместе, — сказала она.

— Да, большой подарок, — насмешливо подхватила Элоди.

Дженна предпочла в ответ промолчать.

— Чем занимался сегодня? — спросила она Габриэля.

Габриэль жевал листок салата, соображая, что ответить.

— Сначала заехал на работу, — начал он. — Потом навестил адвоката.

— А потом?

— Потом гулял.

— Гулял?

— Ну да, мне нужно было подумать.

— Что сказал адвокат?

— Сказал, что постарается избавить меня от тюрьмы.

Элоди резко положила вилку на стол, не скрывая раздражения.

— Я считаю это безнравственным! — заявила она.

— Что именно? — спросила ее Дженна.

— Считаю безнравственными хлопоты об избавлении от тюрьмы.