– На Костин кордон пошел, а тебе ждать велел.

– Ладно, подожду.

Саньке, по живости натуры, не терпелось поболтать.

– Правда, дяденька, говорят, что вы доктор?

– Правда.

– Значит, все лечить можете?

– Все не все, а кое-что могу.

– Ежели руку снарядом оторвет, кровь остановить можете?

– Сумею.

– А ногу?

– Тоже сумею.

– А если в самое сердце пуля попадет, а вы близко с инструментом будете, тоже помогнуть сумеете?

– Это уж навряд ли… Кстати, говорить нужно не «помогнуть», а «помочь».

Доктор Великанов был щепетилен в отношении чистоты языка.

Санька на поправку не обиделся.

– Ну помочь, – согласился он. – А какая рана опаснее: осколком или пулей крупнокалиберной?

– Этого я не знаю.

– А Ульяна Ивановна намедни говорила, что вы все знаете. Правда, что у вас книг было больше, чем здесь бревен?

– Даже значительно больше, – улыбнулся доктор.

– Сочинение Пушкина было?

– Было.

– А про Щорса?

– Про Щорса не было.

– А теперь книг вовсе нет?

– Нет…

– Жалко!

– А ты в каком классе учишься? – поинтересовался доктор.

– В пятом учился, пока школа была.

– И хорошо учился?

Санька по каким-то соображениям пропустил вопрос мимо ушей, переведя разговор на другой предмет.

– Чудная у вас фамилия: Ве-ли-ка-нов!

– Чем же чудная?

Санька хотел сказать, что она доктору не подходит, но постеснялся.

– И у меня чудная, – чтобы выпутаться из положения, сказал он. – Черезов. У нас полсела Черезовы. А что значит – Черезов – вовсе непонятно… А еще у меня кличка есть.

– Какая же?

– Санька-Телефон.

– Почему же тебя телефоном назвали?

– Так уж назвали…

Их разговор прервал приход Василия Степановича.

Отозвав племянника к двери, он сказал ему что-то такое, что заставило Саньку исчезнуть с быстротою молнии.

– Ну? – спросил доктор.

– Теперь все в порядке, – ответил Василий Степанович.

Было далеко за полночь, когда откуда-то издалека донеслись звуки чистой автоматной и пулеметной стрельбы и несколько взрывов. Бой продолжался часа полтора, потом все стихло.

Утром, комбинируя услышанные отрывки немецких фраз, доктор получил представление о ночных событиях.

Немецкий карательный отряд имел четкие сведения о местонахождении партизан. Разделившись на две группы, немцы неминуемо должны были замкнуть их в кольцо. Но ход хорошо задуманной операции с самого начала был расстроен. Партизаны оказались вне кольца и внезапно напали с тыла на часть отряда, двигавшегося от Ельникова хутора. Они уничтожили часть карателей и захватили несколько пулеметов.

В сарай, подобно буре, ворвался сам обер-лейтенант Густав Ренке.

– Семь унд десять крейст, унд дьевьять фюр офицер, унд ейне пальшой висильца!..

Плотника и подручного это приказание оглушило, точно громом.

Первым обрел дар речи доктор Великанов.

– Только не это! – воскликнул он. – Что угодно, но не это! Гроб, крест для них – это я еще могу помочь, но это… Пусть лучше вешают меня самого!

Василий Степанович был взволнован не меньше доктора Великанова, но, не обладая его красноречием, высказался проще и лаконичнее:

– А ты думаешь, я буду?

После первого взрыва чувства оба задумались. Прежде всего необходимо было узнать – что, собственно, произошло. Эту задачу помогла разрешить происходившая во дворе комендатуры кутерьма.

Немцы схватили и привезли в Большие Поляны показавшихся им подозрительными четырех колхозников и учительницу из села Солонцы. Приговоренные в ожидании расправы были брошены в школьный подвал.

Все дома рядом со школой были забиты эсэсовцами, а под липой образовался целый клуб офицеров карательного отряда.

Дело готовилось нешуточное – речь шла об окружении всего северо-восточного участка леса.

Этой новостью доктор Великанов поделился с Василием Степановичем. Тот опрометью кинулся из сарая.

Оставшись один, доктор снова занял свой наблюдательный пост, откуда было видно все происходившее во дворе комендатуры и куда доносились обрывки офицерских разговоров.

Скоро он установил, что всеми делами вершил высокий, худощавый, немолодой эсэсовец, по-видимому, очень важный. Заняв кабинет обер-лейтенанта Ренке, он гонял его, как мальчишку.