Когда кто-то из девочек предложил поехать после концерта в клуб, эта идея повисла в воздухе. Но, охваченные желанием продолжить веселье, они вскоре вернулись к ее обсуждению, поглядывая на Георгия. Он понимал, что здесь ему назначена роль кассира, но был готов принять этот факт философски. Ему нравилось чувствовать ток их бездумной энергии; с ними он чувствовал себя легким и бессмысленным, как стрекоза, висящая над водопадом.

— Ну, в клуб так в клуб, — согласился он, и девочки завизжали, а Леха начал что-то шептать ему на ухо, но он отмахнулся, не разбирая слов.

Только в такси, где они оказались вдвоем, выяснилось, что Леша приревновал его к рыжей приятельнице.

— Я сделал так, что она с нами не едет. Есть люди, которые меня утомляют, а некоторые просто бесят. Вся эта гиперактивность по поводу и без, на мой взгляд. Я вообще думаю, что у подобных женщин наблюдается полное отсутствие интеллектуальных способностей.

Георгий потрепал его тощей коленке.

— А тебе не кажется, что твои интеллектуальные способности тоже не вполне соответствуют занимаемой должности?

— Я, между прочим, весеннюю сессию сдал на одни пятерки и четверки, — обиделся тот, заставляя Георгия вспомнить, что парнишка учится в каком-то институте на платном отделении.

— И еще тебя надо хоть немного откормить, мне неуютно чувствовать себя гестаповцем в Бухенвальде.

— А что такое Бухенвальде? Нет, ну правда. — Не дожидаясь ответа, Леха вскинул бровь. — Между прочим, худые всегда в тренде. Когда ты вот так просвечиваешь, тебя все хотят. Я это понял еще в детстве, на пороге циничной жизни с ее продажными ценностями.

Чтобы заставить наконец замолчать, Георгий Максимович поцеловал его в губы, отдающие вкусом дешевого вина.

— Приехали, — сухо объявил таксист, на минуту заставляя Георгия устыдиться своего легкомыслия и нетрезвого вида.

Расплатившись, они вышли из машины. Заметно поредевшая компания девушек, возглавляемая густобровым другом Лехи, поджидала у входа.

Георгий Максимович уже не помнил, когда в последний раз бывал в гей-клубе — кажется, в Испании или в Амстердаме. В любой точке земного шара подобные заведения напоминали шумный, грязноватый, небезопасный невольничий рынок. Но отечественные заведения давали наблюдателю нравов даже чрезмерно калорийную пищу. Тектонический разрез болезней общества подавался здесь на блюдце с голубой каемкой, в виде куска прослоенного кремом торта.

Леха сразу потащил Георгия по лестнице на хоры второго этажа, к свободным столикам. Отсюда можно было с относительным комфортом наблюдать танцующую молодежь, разглядывать полуголых стриптизеров на тумбах возле сцены и скромных завсегдатаев у барной стойки.

Делая заказ, Георгий передавал свои пожелания Леше, а тот уже кричал на ухо официанту, измученному духотой, грохотом музыки и человеческой толкотней. Место было, что называется, демократичное; среди публики мелькали и свежие лица студентов, и унылые лысины. С некоторым удивлением Георгий отметил, как много за столиками и на танцполе молодых привлекательных девушек, хотя, приглядевшись, обнаружил среди них пару-тройку поддельных экземпляров.

— Главное, не ходи без меня в туалет, — заботливо предупредил Алекс, — там делают отвратительные вещи.

— А если с тобой, то можно будет поучаствовать?

— Нет, я ненавижу все эти взгляды и глотательные движения. — Из-за того, что приходилось кричать, его голос срывался на фальцет. — Я не могу просто так быть с человеком, мне надо чувствовать грибы.

— Опять грибы? — удивился Георгий.

— Любовь! — закричал он прямо в ухо.

Девушки отправились танцевать, Леха остался с Георгием. Они выпили виски. На время музыка сделалась не такой громкой, и Георгию снова пришлось слушать подростковые откровения:

— Ты, конечно, очень умный. Но ты не знаешь, что с этим делать. А я как всегда — надо влюбиться в того, кто собирает вокруг себя проблемы.

— Влюбляться в меня не надо, — проговорил Георгий. — Я просто стареющий пьяница. Я ничего не могу тебе дать.

— Но тебе же со мной хорошо? — возразил Леха, как обычно разрушая логику предшествующей мысли. — И вообще, надо было раньше предупреждать, пока я не представил на всеобщее обозрение природу моего чувства.

— Лучше иди потанцуй с девочками. Ты же хочешь, я вижу.

— А ты?

— За меня не волнуйся.

Леха с готовностью вскочил, исчез в толпе.

Провожая его взглядом, Георгий вдруг заметил знакомое лицо. Взгромоздив оплывшее жиром тело на хрупкий барный табурет, у стойки восседал известный в городе сутенер по прозвищу Китаец. Рядом с ним, опершись локтями о столешницу, лениво покуривал парень-проститутка с махновским чубом, в короткой джинсовой жилетке, выставляющей на обозрение голую грудь, плечи, живот. Он, кажется, уже давно пристально изучал Георгия, сощурив серые глаза. Можно было отвернуться, не заметить приветственный кивок, но Георгий ответил, и Китаец тут же направился к его столу в сопровождении махновца.