Роль Веревкина в интриге была столь велика, что немедленно появилось подозрение, что новый самозванец доводится ему прямым родственником: «назвался иной вор царевичем Дмитрием, а сказывают сыньчишко боярской Веревкиных из Северы». Мнение о том, что Лжедмитрий II происходил из северских детей боярских, разделяли даже некоторые лица из его польского окружения. В России версия о стародубском происхождении нового «вора» попала на страницы сказания Авраамия Палицына. Мятежники, писал Палицын, «прежним обычаем нарекши ложного царя Дмитрия, от северских градов попова сына Матюшку Веревкина».

Ближайшие сподвижники Лжедмитрия II имели весьма приблизительное представление о царском обиходе и дворцовых порядках. Неудивительно, что попытки подготовить бродягу к новой для него роли не дали больших результатов. «Вор» до конца жизни сохранял манеры поповича, что давало почву для неблагоприятных толков. Один из его сторонников, князь Дмитрий Мосальский, попав в плен к Шуйскому, под пыткой показал: «Который, де, вор называется царем Дмитрием и тот, де, вор с Москвы, с Арбату от Знаменья Пречистыя из-за конюшен попов сын Митка». Одни называли стародубского «вора» поповым сыном Матюшкой, другие — поповым сыном Митькой. Как учитель церковной школы Лжедмитрий II действительно принадлежал к духовному сословию, но чьим он был сыном, никто не знал.

На стародубском «воре» лежало клеймо. Он был выходцем из низших сословий. Другое затруднение заключалось в том, что он нисколько не походил на Отрепьева. Шкловский бродяга был таким же низкорослым, как убитый самозванец. Но этим и исчерпывалось все сходство. У самборского «вора» на лице росли бородавки, у могилевского не было даже этой приметы.

О воцарении Лжедмитрия II ходило много легенд. «Претендент» разослал в украинские города своих эмиссаров с благой вестью о появлении «царя Дмитрия». Когда один из них явился в Путивль, его арестовали и пригрозили казнью, если он не скажет, где именно находится «государь». Подьячий объяснил, что «царь» в Стародубе, и тогда власти Путивля решили направить туда нескольких дворян и детей боярских.

В Стародубе выяснилось, что народ в глаза не видел «царя Дмитрия». Тогда решено было допросить провозвестников «царя» с пристрастием.

В страхе за свою жизнь или же в соответствии с уговором Алешка Рукин, когда его поволокли на пытку, указал на Лженагова и завопил, что это и есть «государь». Толковали, будто Рукин отведал кнута, прежде чем заговорил. По другой версии, палач приготовился поднять на дыбу самого «Нагова», но тот схватился за палку и обрушился на Стародубцев с бранью, которая убедила присутствующих, что перед ними «истинный царь». Народ повалился в ноги «государю», по всему городу ударили в колокола.

Представление о случайном стечении обстоятельств, конечно, не соответствует истине. Все было грубо подстроено от начала и до конца. Единственный достоверный момент в истории самозванца — площадная брань по адресу Стародубцев. Лжедмитрий II осыпал самой грязной бранью «подданных» всякий раз, когда попадал в трудное положение. Этот факт засвидетельствован многими очевидцами.

Главным лицом инсценировки был, конечно же, атаман Иван Заруцкий. Он первым заявил о признании «Дмитрия» царем, «воздал ему царские почести» и передал письма от руководителей мятежа.

Украинский атаман Заруцкий хорошо знал шляхтича Меховецкого по службе в армии Лжедмитрия I. Доказательством их сговора служит то, что пан Меховецкий с отрядом солдат прибыл в Стародуб в самый день «воцарения» Лжедмитрия II. Появление внушительной военной силы заставило замолчать всех сомневавшихся.

Один из вождей наемного войска утверждал в частном письме, что Меховецкий «вступил в Стародуб якобы с 5000 поляков, из коих немногие были порядочно вооружены». Ближе к истине белорусский летописец, удостоверивший, что в Стародуб к «Дмитрию» прибыло «конного люду семьсот». Во главе всей «воровской» рати встал пан Меховецкий.

«Придворные» старались привить «царю» манеры, приличные августейшей особе. Кто-то подал учителю мысль устроить рыцарский турнир, чтобы продемонстрировать свою воинскую доблесть, которой так гордился Лжедмитрий I. Честь сразиться с «Дмитрием» выпала на долю Заруцкого. Все ждали, что атаман для виду скрестит оружие с «государем», а затем признает свое поражение, к общему удовольствию. Но казак нарушил этикет. То ли ему не понравилась внешность учителя, то ли опытный боец не соразмерил силу удара, но самозванец, никогда не державший в руках оружия, был мгновенно выбит из седла. Оправдываясь, бродяга заявил, что испытывал верность своих людей.

После «восшествия на трон» шкловский учитель старался как можно реже появляться на людях и общался с «подданными» посредством писем, которые составляли для него помощники. В страхе за свою жизнь, Лжедмитрий II ночевал или у Меховецкого, или у другого поляка, тогда как на постели во «дворце» спал слуга.

Большинство современников считали Лжедмитрия II москалем либо выходцем из пределов Московии. Невзирая на все старания, шкловскому учителю так и не удалось избавиться от своего подлинного имени Богдан. Ходили упорные слухи о том, что самозванец Богдашка и дьяк Богдан Сутупов — одно лицо. Источником ошибки было совпадение имен.