– Да, хотя бы и мне, – подняв глаза, решительно отвечал тот.

– Ну, так меч бери! Вот он я! Перед тобой! Мужу храброму долго ли?! – князь двинулся на брата, однако тот даже не пошевелился.

– Грех то, – глухо отвечал Владимир Андреевич, – худо ближнему желать. Вдвойне грех – брату, – в упор глядя на Донского, негромко продолжал муж. – Втройне – втихомолку творить грехи эти, – решительно поднявшись на ноги, Владимир Храбрый без колебаний вытянул ладонь, словно бы для приветствия. – Моя тебе рука, Дмитрий Иванович. Во всех печалях и радостях рядом буду. Во всех невзгодах и победах не отступлю! Вместе Русь Великую строить, до вздоха до последнего! Так, чтобы ни одной шельме… – сжав кулак, он погрозил, казалось, прямо небесам. – Принимаешь, аль нет, Великий князь всея Руси?! – не отводя глаз, твердо спросил он Донского.

– Грех то, – слово в слово повторяя речь Владимира, отвечал правитель, – худа ближнему желать. Вдвойне грех – брату. Неверие – то же худо. Ты – брат мой, и с тобой идти до конца! – Великий князь Московский ответил на рукопожатие.

– Ну, и слава Богу, – владыка облегченно перекрестил замерших в крепких братских объятиях Дмитрия и Владимира.

– Пойдешь навстречу Ягайле?

– Пойду, – решительно глядя в лицо брату, отвечал Владимир.

– Все, как я удумал, сделаешь?

– Вот тебе крест! – осенив себя знамением, отвечал брат.

– Благослови, владыка, – оба, повернувшись к Киприану, смиренно склонили головы.

– Благословляю дела великие вместе вершить!

– Ну и дела, – выдохнул Николай Сергеевич, уже не знавший, к чему готовиться в случае, если перепалка перерастет в настоящую ссору.

Примирившись, князья отправились по своим делам. Владимир Серпуховской с отрядом небольшим навстречу Ягайле двинулся, а Дмитрий Иванович – Сигизмунда чествовать, и теперь, сидя у Николы, наблюдал за тем, как привезенные из княжеских хором столы заполняются яствами. Тут и Алена с девками подсуетилась, и княжеские стряпчие что-то там собрали. А чтобы стол еще более торжественным был, повелел Дмитрий Иванович срочно меду хмельного из погребов княжеских достать, категорически отказавшись от припасов Булыцкого.

– Кислятина, – понюхав, поморщился тот.

– Так со свадьбы же! Ты же и хвалил, что, мол, хорош! – поразился учитель. – Спортился, что ли…

– Знать, пропал, да на стол такой – грешно.

– Так ведь не великий князь? – поразился столь щедрому приему Николай Сергеевич.

– Сегодня – просто брат двоюродный, а завтра – Бог один только и ведает, – веско отвечал муж. – Оно хоть и велел Господь днем сегодняшним жить, да все одно: иной раз наперед заглядывать не худо бы. Да и не ты ли говаривал про то, назначено что гонцу сегодняшнему, а?

Ничего не ответил преподаватель, лишь плечами пожал: мол, тебе виднее. И впрямь, вызвавшийся принять гостей, теперь пожилой человек лишь с досадой ругался на собственную торопливость: оно ведь не подумал о том, что баня – баней, а раз в парную допускаешь, то и стол изволь накрыть. И хоть в помощь – воля да припасы княжьи, так все равно – суета. Особенно, когда дом – полная чаша. Впрочем, здесь-то как раз и не возникло проблем. Все домашние, места свои зная, попрятались по углам, а дворовые с челядью, выполняя то, должно что им по дому, присоединились ко всеобщей суете.

Через час из бани вернулись довольные и посвежевшие гонцы. Отогревшиеся, да отмытые, да отварами Аленкиными надышавшиеся, они, как один, все помолодели, раздобрели. Статно рассевшись за столы и наполнив плошки медом хмельным, они, помолившись и получив благословение тут же покинувшего трапезную Киприана, приступили к обильному застолью, завершившемуся, уже когда ночь землю укрыла.

Не пивший меду Булыцкий внимательно наблюдал за происходившим, как истинный хозяин следя, чтобы гости ни в чем не нуждались, а заодно и поглядывая за тем, что и как творится. А происходило что-то ох какое непростое! Едва мед разгорячил кровь, как разбились все пировавшие на несколько групп по статусам и интересам да принялись что-то там обсуждать, отвлекаясь лишь на то, чтобы, наполнив чаши, здравицы произнести в честь великих князей, их отроков, да дела их бывшие, текущие да грядущие. Вот уже и нескладный Сигизмунд, оказавшийся между князем и воеводами, о чем-то, задорно жестикулируя, рассказывал новым своим знакомым. Уже и напившись, лез обниматься. В общем, на радость ничуть не хмельных московитов, отрываться, съехав с тормозов, начал. Вон, аж и Матвейке утку с медом подсунул, и паренек теперь, к негодованию воспитанного еще на советских идеалах мужчины, глуповато улыбаясь и хихикая, слонялся по комнате. За то, впрочем, улучив момент да на крыльцо вытащив, ох как за ухи крепко выдрал его Николай Сергеевич!

Разбредаться начали поздней ночью. Сигизмунда пригласили в княжьи палаты, а сопровождавших гонца, за хмельным своим состоянием, решили оставить у радушного хозяина, благо места в доме хватало. А тут как раз и повод второй этаж опробовать. Зря, что ли, трубу выводил да крышу утеплял. Не курорт, конечно, но все равно…

Впрочем, и сами литовцы оказались не избалованными, а потому, укутавшись принесенными рогожами и шкурами, живо поотрубались, наполнив помещение смачными переливами молодецкого храпа.

– Владимир Андреевич навстречу литовцам отправился. Сполохи пока недалече протянулись, так что завтра уж и ждем Ягайло, – уже оставшись наедине с Булыцким, поведал Дмитрий Иванович. – Завтра тебе – Сигизмунд. Я с братом да владыкой с гостями дорогими в хоромах замкнемся. Тебе меду сегодня доставят еще. Ты уж для Сигизмунда его не жалей. Хорош медок, да гостю нашему зело как люб оказался.

На том и распрощались. Минут через двадцать к крыльцу подкатили сани с бочонком пузатым, в коем еще меду привезли заместо уже выпитого. Проследив, чтобы его отгрузили в подклет, и распрощавшись с посланцами княжьими, Булыцкий отправился спать. Впрочем, долго еще заснуть не удавалось ему, все мысли беспокойные мучили. И сон этот, и слова про Иуду; по всей видимости, первого из четырех, упомянутых Сергием в том самом сне. Ягайло. Изворотливый лис, которому еще только предстояло сделать свой выбор. При этом, чью бы сторону он ни принял, все равно кого-то он да предавал: либо польскую шляхту, либо Великого князя Московского. А раз так, то при нем – еще двое должны быть: Корибут и Свидригайло. Тоже ведь предатели. А четвертым по такому раскладу должен был быть Витовт. Выходило так, что и развязка, о которой теперь и думать боялся пенсионер, близка. До утра промаялся мыслями темными, лишь ненадолго проваливаясь в короткое неспокойное полузабытье-полудрему. Уже когда Аленка поднялась, да челядь зашумела, смог ненадолго задремать. Хотя и то – ненадолго.