Вот всю эту какофонию перекрыл отдалённый глухой гул, от которого, кажется, вздрогнула земля… Близко, совсем уже рядом линия фронта. Об этом с тревогой говорили утром мама с дедушкой. О предстоящей неминуемой оккупации, о трудностях и тяжёлых испытаниях, чреватых непредсказуемыми опасностями…

Но сейчас думать об этом не хотелось. Гораздо более важным казалось другое — удастся ли отыскать лётчика? Как он там? И жив ли вообще? Она не взяла бы на себя смелость утверждать это с уверенностью. А вот Андрей и мысли не допускает, что может быть иначе; хотелось бы, чтоб так и было!

Как неожиданно и смешно всё получилось! — вернулась она мысленно на час с небольшим назад. Пришла за Машкой, присела в кустах переждать, пока пройдёт этот, похожий на беспризорника, абориген (именно так обозвала она Андрея про себя). А когда случилась с ним эта неприятность, подумала: «Сказано — деревня: взрослый, а ходит без трусов!» Но он напрасно о ней плохо подумал: она не подглядывала исподтишка, а оба раза отводила от него, голого, взгляд. Ей его нагота и подавно «не больно интересна».

Ужасно испугалась за Машку, когда он вздумал на ней покататься. Мама говорила: коза котная, её нужно оберегать, иначе козлёнок может родиться мёртвым. Потому изо всей силы и толканула. Могла б и поцарапать, если б попытался оседлать ещё раз!..

Затем горящий самолёт и парашютист заставили всё забыть. А когда он сказал, что собирается поспешать на выручку, неприязнь уже прошла. Представилось, как этот несчастный, наверняка израненный, барахтается в болоте… и в это время истекает кровью, которую, может, даже нечем остановить, перевязать раны. Она знает по госпиталю, куда брала её с собой мама: кого вовремя перевязали санитары, те выздоравливают; кого не успели — газовая гангрена и… в лучшем случае ампутация. Решила что её помощь так же необходима, как и этого мальчишки. Надо будет ему об этом сказать, а то подумает, будто напросилась в помощницы ради амурных приключений. Но это — если не повезёт с розыс…

Рассуждения прервал громкий свист. Схватилась, осмотрелась — не чужой ли кто? С берега Андрей помахал ей рукой.

В свободной от камыша бухточке, прижатая бортом к берегу, ждала большущая, как показалось Марте, трёхскамеечная лодка. Смолёные бока её блестели и были густо оклеены зелёными бляшками ряски. Налипла она и на штаны Андрея, из которых он успел отжать воду. Приняв от неё сумку, другую руку подал ей.

— Не боись, она устойчивая! И захочешь, так не опрокинешь, — успокоил, когда, став на борт и слегка накренив посудину, Марта боязливо ойкнула, — Проходи на нос, садись вон на ту скамейку. И возьми весло, будешь им отпихиваться на поворотах, — объяснил обязанности. Выдернув шест, прижимавший лодку к берегу, оттолкнулся и повёл её узким проходом.

Водная дорожка плутала среди дремотно шелестящих высоких камышовых стенок, хранивших сумрак несмотря на полдень. На ребят тут же накинулась стая тощих, злых комаров.

— Это везде по лиману такие дорожки? — поинтересовалась пассажирка, истово отмахиваясь от нахальных насекомых.

— Нет, конешно. Этой мы специально не даём зарасти — ходим по ней на рыбалку. — Он на комаров почти не реагировал.

— А разве тут и рыба водится?

— Еще как водится! Кишмя кишит. Камыш — он ведь не сплошь. Да вон уже и плёс виднеется.

Выбрались на плёс, подняв на крыло стаи пернатых обитателей. Из оставшихся одни, по мере к ним приближения, исчезали под воду, другие, помогая крыльями, разбегались по ближайшим зарослям. Кроме прибрежных, широким сплошняком тянувшихся к югу на сколько видит глаз, камышовые заросли разбросаны в виде разновеликих островков по всей обширной, на сотни метров, водной глади столь часто, что сразу и не понять, чего тут больше — открытой воды или освоенной растительностью.

— Дай-ка теперь весло мне, — сев на заднюю лавочку и отложив шест, попросил Андрей.

Изготовленное из деревянной лопаты, какими ворошат на току зерно, весло заметно ускорило ход громоздкой посудины. Несмотря на солидную массу (чтоб не рассыхалась, держали в полузатопленном состоянии), она шла резво и уверенно, в чём чувствовалось мастерство кормчего; сзади тянулся расходящийся в стороны след. Но и давалось это кормчему непросто: пот с него катился градом. Ветерок, здесь более ощутимый, нежели на берегу, не был в состоянии обсушивать взмокшего на первой же сотне метров Андрея. И он уже несколько раз зачерпывал ковшиком воду и выплёскивал себе на голову.

Марта, впервые в жизни оказавшаяся в столь «опасной» ситуации, поначалу вздрагивала при каждом качке и судорожно хваталась за борта, а казавшаяся ей бездонной пучина страшила и держала в постояннм напряжении.

— Какая тёмная под нами вода! Аж смотреть страшно… — призналась она.

— Тут, наверное, очень глубоко?

— Нет. Редко где два метра. Знал бы, что ты такая трусишка, то и не взял бы, — пошутил он.

— Не такая уж я и трусишка, как ты думаешь!

Чтобы, видимо, доказать это, она встала в полный рост (держась, однако, за верёвку, привязанную к скобе в носу лодки), с минуту осматривала окрестности и, покачав головой, села.