— Отлично! Месяц с лишком — достаточный срок, чтобы оглядеться, присмотреться, определиться. Вы определились, надеюсь?

— Вполне.

— И каковы ваши планы на сегодняшний день, если не секрет?

— Не секрет. Как и на вчерашний, и позавчерашний. Моя подпись стоит в контракте.

— Что ж, — Майер важно кивнул. Пухлый указательный палец трижды ударил по столу со значением — словно посохом о дубовый пол. — Это говорит о серьезности ваших изначальных намерений и не может не вызывать уважения. Роу мне сообщил, что истоком вашей хронической депрессии являются плохие отношения с родителями, и прежде всего с отцом, проявлявшим по отношению к вам деспотизм, эмоциональную сухость, властолюбие. Это так?

Я пожал плечами.

— Возможно.

— Неудовлетворенный эдипов комплекс. Понятно.

— При чем тут эдипов комплекс? — вскинулся я.

— Что вы так волнуетесь? Понятие об эдиповом комплексе ввел великий Зигмунд Фрейд, и это свойственно абсолютно всем, без исключения.

— Великий? Великий шарлатан и обманщик, ваш Фрейд. Великий гипнотизер и факир. Генитальный гуру!

— Генитальный гуру? — Профессор рассмеялся. — Забавное определение. Но я вижу, с этим именем у вас связано что-то личное, глубоко интимное.

— Ничего личного. Кроме разве тошноты, испытанной в мои семнадцать, когда впервые обратился за помощью к психотерапевту и был подвергнут унизительному допросу: не наблюдал ли в раннем детстве секса родителей, не вожделел ли к родной тете, и прочее в том же духе.

— Ничего унизительного в этих вопросах нет.

— Как для кого. Но меня затошнило. Еще большую тошноту испытал, когда для полноты картины прочел один трактат «светила», про толкование сновидений.

— Всего один? — укоризненно заметил Майер. — И уже делаете выводы?

— Мне хватило, чтобы сделать главный вывод: то, что вызывает рвотный рефлекс, и ничего кроме, не может быть истиной. Уже значительно позже узнал, каким образом, на каком статистическом материале создавал венский фантазер свои замечательные теории. И на скольких пациентах (если вам интересно — на шести, всего лишь шести! — истеричках) построил свои заключения, и последние вопросы отпали.

— Будь вы специалистом-психологом, Норди, пожалуй, я бы вступил с вами в дискуссию, но так… уж извините.

— Бросьте. На эту тему и диспутировать смешно. С полгода назад в журнальной статье встретил афоризмы вашего идола. Практически на каждое захотелось возразить. «В тот момент, когда человек начинает задумываться о смысле и ценности жизни, можно начинать считать его больным». А я бы сказал: можно начинать считать его человеком. До этого он пребывал на животной стадии. «Анатомия — это судьба!» Что вы, Зигмунд. А как же Стивен Хокинг? «Человеку свойственно превыше всего ценить и желать того, чего он достичь не может». Не обобщайте, пожалуйста. Эта максима применима далеко не ко всем, и я знаю как минимум дюжину особей, чьи заветные мечты сбылись.

— Хватит, хватит! — остановил меня профессор. — Вижу, вы обладаете ценным качеством: не прогибаетесь перед признанными авторитетами, имеете смелось выражать свое мнение. Прекрасные качества, и они очень пригодятся при нашей групповой исследовательской работе. Хочу только, возвращаясь к первоначальной теме беседы, задать вопрос: наверное, не имеет смысла предлагать вам перейти в штат обслуживающего персонала, а контракт переписать?

— Вы правы: никакого смысла.

— Что ж. — Майер внушительно нахмурился. — Тогда у меня к вам только один вопрос. Прошу отвечать предельно серьезно и столь же откровенно. Вы хотите умереть, так?

Я кивнул.

— Вы хотите уйти из этой конкретной жизни или покинуть бытие совсем? Позвольте, я расшифрую свой вопрос…

Я перебил его:

— Не стоит трудиться. Мне известно, что вы имеете в виду. Это ведь тема мозгового штурма, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Итак, вы ставили перед собой эту дилемму?

— Не то чтобы перед собой. Но я активно обсуждал ее и даже… — Я вовремя прикусил язык: а вдруг Юдит не полагалось распространяться об этих вещах помимо группы, и я ее заложу?

— Вижу, вы имели откровенную беседу с кем-то из пациентов. Я даже догадываюсь, с кем именно. Что ж, это избавляет меня от долгих объяснений. Итак? Вам опротивело ваше конкретное бытие или бытие вообще?

— А вы умеете убивать окончательно? — задал я встречный вопрос.

— Я отвечу вам, но только во вторую очередь. И только если вы скажете, что выбрали второй вариант.

Я помолчал с полминуты.

— Пожалуй, еще колеблюсь.

То была кристальная ложь: нисколько не колебался — мысль об окончательной аннигиляции приводила к дрожи в мозжечке. Но очень уж хотелось узнать, каким способом они это проделывают.