На шестой день работы на пилораме я серьезно повредил себе кисть руки. Пальцы, слава богу, не оторвало, но порез получился глубоким. По тому, как озаботил этот факт Лагга, я понял, что перспектива кормить и исцелять меня даром поставила его в тупик. Сжалившись над беднягой, предложил ему выход, вызвавшись поработать, покуда не заживет рука, уборщиком нежилых помещений.

Работа была не престижной и пыльной, зато занимала от силы четыре часа в день, предоставляя оставшееся время для столь полюбившихся мне прогулок. К тому же, странствуя с пылесосом и пушистой метелочкой, я совершил немало открытий. Скажем, побывал в «комнате вечности», о которой вскользь упомянул Трейфул, расписывая здешний рай.

В первый момент, переступив порог заветного помещения, испытал разочарование. Просторная зала в форме полусферы. В центре на четырех канатах, спускающихся с вогнутого потолка, висит прозрачная эллипсоидная капсула. И ничего больше. При чем тут вечность?

Но стоило в процессе борьбы с пылью рассмотреть залу повнимательней, пощелкать тумблерами переключателей на пульте у входа, как замысел прояснился. «Комната вечности» представляла собой нечто вроде планетария, но лампочки-звезды зажигались не только на потолке, но и на полу. В капсулу, очевидно, наливалась теплая вода или иная жидкость. Погруженный в нее человек, лишенный тяжести тела, в мерцании искусственных созвездий и галактик, должно быть, ощущал себя парящим в космической пустоте. Такое вот нехитрое приобщение к Абсолюту.

Еще меня заинтересовало помещение, над входом в которое сияло медью загадочное слово «Бхогу». Точнее, то был комплекс помещений, соединенных галереями и переходами. Их убранство заставляло вспомнить термы римских патрициев и опочивальни восточных владык: бассейн с изумрудной водой, фонтаны (днем, когда я убирался, они не работали, но, судя по кисловатому запаху, извергалась из них не вода, но шампанское), груды подушек на полу, ароматные свечи.

Вечером этого дня я не поленился зайти в библиотеку и отыскать в толстенной «Энциклопедии мистических терминов» слово «бхогу». В переводе с санскрита — наслаждение, чувственное удовольствие. Индусские тантристы называли этим словом путь духовного освобождения, основанный на вкушении всех радостей плотской жизни. Энциклопедия сообщала, что, «следуя по этому пути, человек постигает единство материального и духовного и осознает Божественное в себе самом». Понятно. Самый приятный путь к небесам. Можно себе представить, что вытворяют пациенты клиники среди парчовых подушек и винных фонтанов. (Дальше представлений мне, увы, пойти не суждено: «трудящиеся» обитатели Гипербореи отлучены от столь сильных методик — во всяком случае, мой психоаналитик не предлагал ничего подобного.)

По соседству с плотским раем находилась комната, вызывавшая прямо противоположные ощущения: голые пол и стены, свисающие с потолка зловещие крючья на толстых веревках, блестящие металлические инструменты — то ли медицинские, то ли пыточные. Неприятно было смывать бурые пятна крови на полу и стенах. Неужто здесь наказывают провинившихся пациентов? Прямиком из земного ада, из средневековых пыток, отправляют в ад потусторонний?.. Брр. От спазмов леденящего ужаса спасла хорошая память: вспомнил, как Трейфул упоминал что-то о технике «болевой нирваны». Видимо, оно самое и есть. Непонятно, но любопытно — хотя опробовать на собственной шкуре не вдохновило.

На третий день работы уборщиком Лагг попросил пропылесосить одну из комнат, рядом с библиотекой и залом для групповых медитаций. Обычно нежилые помещения не закрывались, но эта была под замком. Отперев дверь, он пропустил меня внутрь, выразив пожелание разделаться с уборкой поскорее.

Прежде чем начать пылесосить оливковый палас, я огляделся. Бросилось в глаза обилие картин на стенах: масло, акварель, пастель, графика. Жутковатый сюр с растянутыми, как бледная жвачка, перекрученными фигурами с конусовидной макушкой и плевочками вместо глаз… Натюрморты с фруктами и цветами, рассыпанными на морском песке, вперемешку с костями, птичьим пометом и оторванными клешнями крабов… Фиолетово-сизая акварель, отдаленно напоминающая марево океана… Ряд портретов, из которых несколько узнаваемы: ласковый Трейфул, озабоченный Лагг, тонкопалый паучок Роу. Сходство впечатляющее, но все как один смотрятся душевнобольными: мрачными шизоидами, голубоглазыми олигофренами, пенногубыми параноиками…

Особенно привлек внимание цикл картин, исполненных достаточно необычно: ряд босых мужчин, женщин и детей, чьи ноги прорисованы на редкость подробно, особенно ступни и лодыжки, до блеска на ногтях и мозолей, торсы и руки — намного небрежнее и схематичнее, а головы только намечены и мало отличаются от облаков на низком сером небе. Вспомнилось, что в раннем детстве, в три-пять лет, она рисовала похоже: начинала картинку с туфелек или сапожек, причем запечатлевала всякие бантики-пуговки-пряжки, затем шел подол платья, туловище с руками (уже без деталей), и в заключение схематичная, в несколько желтых штрихов какая-нибудь корона на столь же эскизно сделанной голове. Но она не вкладывала, разумеется, никакого особого смысла в этот прием: думаю, просто надоедало возиться с прописыванием мелочей и деталей…

Из созерцания меня вывел негромкий звук — междометие корректного недоумения. Лагг выразительно переводил взгляд с моей физиономии на брошенный пылесос. По-видимому, он явился принять работу. Подмышкой главный распорядитель держал толстенный талмуд.

— О, простите! Загляделся на картины и начисто позабыл обо всем. По-видимому, это плоды той самой «терапии творчеством», о которой мне рассказывал доктор Трейфул. Странно, почему мой лечащий врач не предложил мне заняться чем-то подобным?

Поджав губы, Лагг кивнул, принимая мои извинения, и с неохотой ответил:

— Возможно, он счел, что и без этого ваше состояние прогрессирует быстрыми темпами. Либо ещё из каких-то соображений, мне неизвестных.

Я заметил, что кроме картин в помещении находились иные предметы. На полу толпились статуэтки из глины и дерева. По стенам были развешаны гобелены и плетеные коврики (многие незаконченные). А одинокая книжная полка хранила стопку машинописных текстов.

— Здесь немало красивых и по-настоящему талантливых вещиц. Почему бы не отправить их на большую землю и не устроить выставку?