Однако спустя мгновение он уже проклял свой оптимизм.

Гальба, шедший позади него, оступился и упал на землю. Раздался стон боли, и, обернувшись, Ганнон увидел на правой голени товарища скверную рану. Он напоролся на острый обломок камня, торчащий из земли. Кровь из раны стала стекать по мускулистой ноге Гальбы, тут же впитываясь в землю.

— У тебя на сегодня всё, — тихо произнес Ганнон.

— Вряд ли Агесандр согласится, — скривившись, ответил Гальба. — Помоги встать.

Юноша наклонился, но было уже поздно.

Протолкавшись вперед, сицилиец быстро настиг их.

— Что тут такое, во имя Гадеса?

— Он упал и поранил ногу, — начал было объяснять Ганнон.

Агесандр крутанулся, и его глаза блеснули, как кремни.

— Пусть этот кусок дерьма сам объясняется, — прошипел он, прежде чем повернуться к Гальбе. — Ну?

— Все так, как он сказал, господин, — осторожно ответил галл. — Я споткнулся и упал на этот камень.

— Ты сделал это специально, чтобы пару дней не работать! — прорычал Агесандр.

— Нет, господин.

— Лжец! — крикнул сицилиец и, выхватив хлыст, принялся охаживать Гальбу.

Ярость переполнила Ганнона.

— Оставь его! — крикнул он. — Он ничего такого не сделал!

Ударив Гальбу хлыстом еще несколько раз и завершив дело увесистым пинком, Агесандр поглядел на Ганнона. Его ноздри раздулись.

— Что ты сказал?

— Собирать сливы — легкая работа. Почему бы ему не попытаться? — прорычал Ганнон. — Человек споткнулся, вот и все.

Глаза сицилийца расширились от гнева и изумления.

— Ты смеешь говорить мне, что нужно делать? Ты, червивый кусок нечистот?

В это мгновение Ганнон все отдал бы за меч в руке. Но меча у него не было, только гнев. Впрочем, в горячке было достаточно и этого.

— Это я-то? — презрительно ответил он. — А ты — просто низкородный сицилийский мерзавец. Будь у меня ноги в дерьме, я бы их о тебя не вытер!

Внутри у Агесандра что-то щелкнуло. Подняв хлыст, он ударил Ганнона в лицо окованным металлом кнутовищем.

Раздался громкий хруст, и юноша почувствовал, что в носу сломался хрящ. Наполовину ослепший от сильной боли, он отшатнулся, инстинктивно закрываясь руками от следующего удара. Не было возможности подобрать камень, хоть что-то, чтобы защитить себя. Агесандр кинулся на него, как лев на добычу. Через плечо по спине Ганнона ударил хлыст, кончик которого впился ему в ягодицу. Со свистом улетел назад и спустя удар сердца вернулся, раз за разом прорезая его кожу на обнаженной спине. Ганнон пятился, но хохочущий сицилиец наступал. Когда юноша споткнулся о корень дерева, Агесандр толкнул его в грудь, и Ганнон растянулся на земле. Сбив дыхание, он не мог ничего сделать, только смотрел на нависающее над ним перекошенное злобой лицо. Последовал мощный удар ногой в бок, и сломанные Варсаконом ребра снова переломились. От невыносимой боли Ганнон заорал, ненавидя себя за эту слабость. Но худшее было впереди. Агесандр бил его до тех пор, пока юноша едва не потерял сознание. Затем перекатил его на спину.

— Смотри на меня, — приказал надсмотрщик. Последовали удары ногами, и Ганнон с трудом открыл глаза. Сицилиец тут же высоко поднял правую ногу, обутую в подбитую гвоздями сандалию. — Это за моих товарищей, — пробормотал он. — И за мою семью.

Ганнон понятия не имел, о чем говорит Агесандр. «Этот ублюдок убить меня хочет», — смог лишь подумать он. Странно, но ему уже было все равно. По крайней мере, конец страданиям. Ганнон ощутил укол сожаления, понимая, что уже никогда не увидит родных. Не сможет извиниться перед отцом. Да будет так. Сдавшись, Ганнон закрыл глаза и стал ждать, когда Агесандр покончит со всем этим.

Но удара так и не последовало.

Вместо этого зазвучал властный голос:

— Агесандр! Остановись!

Поначалу Ганнон не понял, что происходит, но когда голос раздался снова и он почувствовал, что сицилиец отходит в сторону, то наконец понял, что кто-то вмешался. Кто? Лежа на спине на сухой жесткой земле, Ганнон был в состоянии лишь судорожно неглубоко дышать. От каждого движения грудной клетки его всего будто пронзали тупыми ножами. И лишь боль не давала ему потерять сознание. Юноша видел, как Агесандр бросает на него взгляды, полные ненависти, но больше не бьет его.

Спустя удар сердца он краем глаза заметил Квинта и Аврелию, детей Фабриция. У них на лицах было ничем не прикрытое возмущение.

— Что ты наделал?! — вскричала Аврелия, опускаясь на колени рядом с Ганноном. Хотя залитого кровью карфагенянина было трудно узнать, все равно у нее дернуло в животе, когда она оказалась рядом с ним.

Ганнон попытался ей улыбнуться. После жестокого лица Агесандра ее облик походил на нимфу или какое-то другое волшебное создание.

— Ну? — жестко спросил Квинт. — Объяснись.

— Твой отец поручил мне управлять фермой и командовать рабами, — выпалил Агесандр. — Так было заведено еще до твоего рождения.

— А если бы ты убил раба? Что он тогда сказал бы? — с вызовом сказала Аврелия.

— Ладно вам, — ошеломленно ответил Агесандр. — Я всего лишь поколотил его, вот и все.

Квинт издевательски рассмеялся:

— Ты собирался наступить ему на голову. На каменистой земле такой удар сломал бы ему череп!

Агесандр замолчал.

— Так ведь? — требовательно спросил Квинт. Когда он увидел, кого именно хотел убить сицилиец, его ярость удвоилась. Последние остатки уважения к Агесандру исчезли. — Отвечай, во имя богов.