— Смотрите! — повторил Качке, уверенный, что после такого зрелища вряд ли сыщется человек, который отвергнет его требования.

Липкий пот выступил на теле Кирьякова, он с трудом держался, чтобы не потерять сознания, но не отводил глаз от чудовищной картины.

В глубине застенка он увидел, кроме того, переплет из бревен, к которым были подвешены обнаженные человеческие фигуры.

— Я не имею желания, чтобы герр Кирьяк был в таком зале, — с явной издевкой произнес Качке и хихикнул.

Щеки молодого разведчика как-то сразу старчески ввалились, обескровленные губы плотно сжались, волосы взмокли, а по лицу струйками катился пот.

Но, испытывая свое мужество, он неотрывно смотрел на замученного человека, насаженного на кол. Казалось, он ничего не видел, кроме этой страшной фигуры…

Кто ты, товарищ? Кто мать твоя, которая с молоком напоила тебя силой? Где закалил ты сердце свое и кого призывал в свой последний предсмертный час?

Кто ты, товарищ?..

Сергей Кирьяков смотрел, плотно сжав бескровные губы, смотрел молча, не шевелясь…

Когда дверь захлопнулась и бархатная портьера вновь скрыла это чудовищное место страдания и смерти, Качке поднялся с кресла и, разложив перед Кирьяковым карту, сказал:

— Сейчас вы будете слушать и запоминать…

Господин Качке хорошо продумал всю операцию. Она была чрезвычайно проста. Партизанский отряд, разделенный на три отдельные группы, призывается Кирьяновым в квадраты, указанные полковником Качке, попадает в засаду и уничтожается.

Кирьяков сидел молча, опустив голову. В случае отказа его ждет страшная, нечеловеческая пытка. Хватит ли у него мужества, чтобы вынести ее и молчать? А если не хватит? Если боль, рвущая тело на части, заставит его сделать то, что требует враг?

Молодой разведчик застонал от приступа гнетущей тоски.

Что делать?

Какие шаги предпринять, чтобы спасти партизанский отряд и его дорогих гостей — десантников, если даже в последнюю минуту изменят ему силы?

На мгновение он представил себя в этом чудовищном застенке и почувствовал, что мужество оставляет его: липкий пот вновь начал стекать по лицу, перехватило дыхание, гулко, до щемящей боли заколотилось сердце.

Одно, только одно слово «нет!», и сразу он окажется вот за той страшной дверью.

Курт Амедей фон Качке ждал, по-бычьи наклонив голову.

— Ну? — наконец произнес он с угрозой. — Вы есть готовы?

Где взять молодому человеку силы для страшных мучительных пыток?

И Кирьяков, не поднимая головы, проговорил тихо, почти шопотом:

— Да… Поставьте мне на колени рацию и развяжите руки…

— Битте, герр Кирьяк, — потирая руки, торопливо забормотал Качке, суетясь от радости и возбуждения. — Я очень был уверен, что вы будете зеер гут понимать: жизнь есть чудесный дар, единственный дар, и только болван легко оставляет ее… Битте, герр Кирьяк, прошу вас называть такие пункты…

Все было готово к проведению операции № 6. Рогов ждал только условленного сигнала от «Днепра», чтобы сразу же выступить.

Был проинструктирован каждый участник операции, удалось даже провести учебную тренировку по взрыву бензобашен, по организации паники среди врагов.

Да, все было готово.

Но «Днепр» молчал.

Прошло уже больше часа после того, как разведчик должен был сигнализировать партизанам, но сигнала не было.

— Не случилась ли беда? — недоумевал Рогов, досадуя на задержку в выступлении и тревожась за всю операцию. — Не придумал ли ваш Хорь какую-нибудь хитрость в последнюю минуту, и «Днепру» не ясен еще весь замысел врага? А? Как вы думаете, товарищ?

— Черт его знает! — ответил Птицын, который тоже не мог объяснить молчание Кирьякова. — Могу только сказать, что хитрости у Хоря, действительно, много, башка у него не пустая, и с ним надо держать ухо востро.

Чернопятов ходил по землянке, заложив руки за спину и посасывая потухшую трубку, — два шага вперед — кругом — два шага назад.

За стенами землянки гудел ветер, раскачивая вершины сосен и елей. По временам падала «крупа» — смерзшиеся влажные снежинки, похожие на гречку. Где-то возле болота стонала выпь.

Вдруг ходивший Чернопятов сразу остановился — послышались долгожданные позывные «Днепра».

— Ну, слава те господи, — облегченно вздохнул Птицын, и все присутствующие почувствовали, будто с их плеч сбросили огромной тяжести груз.

Но никто из них не подозревал, где в настоящую минуту находится «Днепр» и откуда он подает условленный сигнал.

Вера села за рацию.

«Принимайте! Принимайте! — стучал далекий Кирьяков. — Сообщите, что меня слышите! Сообщите… Перехожу на прием…»