Вскоре Кирьяков был снова вызван к Качке. Он получил задание установить местонахождение отряда «этого неизвестного товарища П.», чтобы затем господин Качке смог бы с ним разделаться— нихт вар? — самым решительным образом.

Кирьяк с горящими глазами заявил, что он этого только и ждал, и отправился на выполнение задания.

Вскоре полковник получил срочную радиограмму от Кирьяка и двинул в район квадратов «Луна-6» — «Юпитер-4» батальон пехоты при трех орудиях и одном среднем танке.

Как случилось, что батальон попал в засаду и почти полностью был истреблен, объяснить трудно. Кирьяк утверждал, что всему виной — болтливый командир батальона капитан Дитмар, который на каждом шагу распространялся о своей карательной экспедиции, похваляясь, что притащит на аркане эту «ночную сову П.» и повесит ее на фонарном столбе.

Повидимому, это и было причиной неудачи батальона. Допросить капитана Дитмара было невозможно — он погиб вместе со своим батальоном. Правда, солдаты, оставшиеся в живых, подтвердили, что их капитан, действительно, открыто хвастался разгромить партизан, и полковнику фон Качке пришлось удовлетвориться этим объяснением. Но он поклялся, что даст Кирьяку новое опасное задание, чтобы тот исправил свою неудачу по разгрому партизанского отряда. У Курта Амедея фон Качке хватка была бульдожья: он не отступал, пока дело не завершалось в его пользу.

Об этой хватке знал и командир отряда Птицын. Курт Амедей фон Качке в состоянии был погубить десять батальонов, но добиться своего.

— Он упрям, как сотня буйволов, Федор Никитич, — сказал Птицын, не переставая прислушиваться к стуку ключа рации. — И нам надо быть осторожными… У нас нет еще таких сил, чтобы противостоять вражьему натиску… Иной раз по тактическим соображениям не худо сделать шаг назад, чтобы потом сразу двинуться на несколько шагов вперед.

Комиссар Чернопятов кивнул головой и хотел было добавить, что сейчас сделать это невозможно по причине скорого прибытия «товарища Степного» с заданием № 6, но сказать не успел: Вера произнесла взволнованным голосом:

— Москва требует приема, Федор Кузьмич…

Москва… Хмурое лицо Птицына внезапно просветлело.

— Давай, давай, Вера! Принимай, милая!..

Ровно гудел зуммер. Над землянкой проносились порывы холодного ветра, падали крупные капли, дождя, перемежаясь со снежными хлопьями. Серый рассвет медленно просачивался сквозь густую зелень хвойных деревьев, окружавших землянку командира и комиссара партизанского отряда.

Колеблясь, тихо потрескивал плавающий в плошке фитилек, и причудливые тени шныряли по стенам, по полу, взбирались на низко нависший потолок.

Радистка Вера Холодова настороженно вслушивалась в ритмичный стук ключа и быстро записывала радиограмму на листе бумаги.

Чернопятов набивал свою вместительную трубку махоркой, и вскоре густой сизый дым стал пластами наслаиваться в воздухе.

Передача была короткой. Москва сообщала, что сегодня в два часа семь минут в районе высоты 157,2 высадился воздушный десант для проведения операции № 6, который следует встретить и препроводить в расположение партизанского лагеря.

«Что же касается „товарища Степного“, о котором упоминалось в предыдущей радиограмме, — говорила дальше Москва, — то о нем будет сообщено в свое время».

— Опять «Степной» и опять «в свое время», — заворчал Птицын, — кто же этот загадочный «товарищ Степной», дери его курица? Где он? Почему его нет в десанте? Наконец, скажи мне, Федор: имеет ли отношение к десанту этот «товарищ Степной» или он будет действовать самостоятельно, а десантники сброшены для другой операции? Откровенно говоря, ничего не понимаю… Впрочем, для нас теперь ясно одно — будем выполнять приказ Москвы!

Насупив свои мохнатые, густые брови, Птицын поднялся из-за стола и вышел в серый сумрак рассвета.

— Найда! — послышался его голос. — Снаряди две группы и отправь их в район высоты 157,2 для встречи сброшенных там десантников. С первой группой отправишься сам. Действуй, Алексей! Когда все будет готово, доложи…

Голос Птицына умолк, и Чернопятов улыбнулся: самолюбивый, но дельный и дисциплинированный командир Федор Кузьмич. Конечно, ему досадно, что в помощь партизанам присылаются силы извне, но он хорошо понимал, что собственных сил пока в его отряде мало.

Чернопятов сидел и думал, окутывая себя махорочным дымом. Вдруг он расслышал сухой кашель и в густых пластах синеватого дыма с трудом разглядел Веру.

Комиссар спохватился, шагнул к двери и распахнул ее настежь.

— Прости меня, Верушка, — смущенно проговорил он. — Я тебя совсем прокоптил своей махоркой. Ты бы хоть сказала мне, милая…

— Да ведь я, Федор Никитич, и сама-то заметила только сейчас, что у нас, как в коптильне, — сказала Вера улыбаясь.

— Ну, ладно… ты меня одергивай иной раз… Одергивай, без стеснения. Я ведь для перекура и выйти могу, а ты все время у своей рации… Вот, кстати, и опять позывные.

Вера склонилась над рацией.