— Почему нет, — возразил Миша, — есть зенитная артиллерия — спаренный пулемёт на вращающемся комле. А ты, между прочим, отойди от двери, а то неровен час…

И только он это сказал, как свистнули пули и воткнулись в стену позади нас… Смерть была в нескольких сантиметрах.

— Значит, не судьба сегодня, — философски заметил Миша, осматривая пулевые отверстия.

Мои размышления прервал шедший впереди проводник. Он остановился и предложил несколько вариантов подхода к автомагистрали Москва — Минск.

Долго совещаемся, каждый выдвигает свои доводы. Наконец, решаем идти через деревню Осово. Один конец этой деревни упирается в лес, а другой выходит к автомагистрали. Здесь немцы меньше всего могут ожидать появления партизан.

Провели разведку: неприятеля в деревне нет. Проходя мимо школы, увидели свежие следы её погрома, зашли. На полу — разбитые стекла, разорванные тетради и учебные пособия. Я взял в руки глобус. Он был без ножки и со следом сапога на помятом боку. И так мне стало его жаль, словно это было близкое мне живое существо, безмолвное и беззащитное.

— Изверги, — говорит Степа Иванников и добавляет крепкое словцо. — Что делают.

— Чума, — в тон ему отвечает Володя Пашкевич.

Открываю дверь в учительскую, и невольно останавливаюсь. Там на стене висит новенькая гитара. Как она могла уцелеть?

— Возьмём, — говорю Мише Шаповалу. — Антонов её быстро освоит, у него слух музыкальный.

Миша думает, а потом говорит:

— Не сейчас…

— А на обратном пути?

— Если… — говорит Миша, но тут же спохватывается, наш негласный кодекс не позволяет говорить о худшем, тем более накануне операции.

— Что скажет командир? — спрашивает Пашкевич.

— На обратном пути.

К магистрали подходим метрах в трёхстах от деревни, чтобы не навлечь впоследствии карателей на её жителей.

— Ребята, — говорит Миша, — наша задача — оседлать магистраль и вырубить полметра кабеля, соединяющего ставку Гитлера с фронтом. Провод проложен на глубине 75 сантиметров вдоль правой стороны магистрали, если смотреть на восток.

Миша — профессиональный связист и знает, что говорит.

— Трое будут рыть, а по двое пойдут в боковые охранения, — даёт команду старший группы.

Начинаем работать кирками и лопатами. Но проходит десять минут, и правое охранение в минском направлении замечает патруль. Новички, входящие в группу, без приказа покидают магистраль, за ними следуют и другие. Мы с Шаповалом не сразу понимаем, чем вызван переполох. Но сработал рефлекс: сначала укрыться, а потом оценивать обстановку. Залегли в кювете. Через несколько минут видим в тумане колонну людей, точнее, только её начало. Миша прицеливается, то же самое делаю я.

— Миша, — говорю ему шёпотом, — мы не знаем, сколько их. Если много, они нас прижмут, отступать будет некуда, кроме как через болото. Давай чуть отойдём.

Миша кивает в ответ, и мы отбегаем в тень большого ветвистого дуба. Колонна идёт спокойно. Впереди двое, — видимо, офицеры. На наше счастье, за дубом небольшая воронка от снаряда. В ней мы укрыты надёжно. Хвоста колонны по-прежнему не видно.

— Давай пропустим часть колонны, а потом дружно ударим, — шепчет Миша. — Я по голове, а ты — по хвосту.

Фашисты идут не спеша, тихо переговариваются. Автоматы держат на руке, чуть опустив, впрочем, у многих они на плече или на груди. Это хорошо видно, поскольку они идут почти рядом с нашим укрытием. Голова колонны минует нас, и мы открываем огонь.

Наше оружие работает чётко. На дороге вопли, крики, стоны. Миша перезаряжается, а я продолжаю стрелять — у меня в диске 71 патрон. Но вот на дороге не остается никого: уцелевшие скрылись за насыпью. Раненые и убитые лежат на дороге. Противник приходит в себя: надо отходить.

Но уйти нам удалось только метров на тридцать. Взвивается ракета. Падаем. Миша бьётся ногой о пень и тихо ругается. Светло, как днём, а то и лучше. Замечаем несколько пней и небольшое углубление. Видимо, лес вырублен недавно. Поворачиваемся в сторону противника. Начинается стрельба в нашу сторону. Сначала редкая, а потом дружная. Огонь ведётся из автоматов. Но вскоре подключается ручной пулемёт. Часть пуль трассирующая. По ним судим о направлении огня противника. Стреляют в нашу сторону, значит, заметили, но пули летят выше. Отползаем ещё на несколько метров. Гаснет ракета. Мы срываемся с места. Миша сильно хромает. Снова ракета, и мы снова падаем, ползём, понимая, что постепенно неприятель приходит в себя и ведёт всё более прицельный огонь. На наше несчастье, из-за туч выходит луна, освещает местность не хуже ракеты. Добираемся до ближайшего овина. Видим, что на дороге появился броневик, и первым же выстрелом попадает в овин. Начинается пожар.

Положение критическое. Мы как на блюдечке, да ещё освещены луной, пожаром и ракетами. Почему-то опять вспоминаю одиноко висящую на стене учительской гитару.

Бежим дальше. Останавливаемся, убеждаемся, что преследования нет. Но стрельба по-прежнему очень плотная. Снаряды ложатся веером вокруг нас, летят в сторону деревни.

— Почему не преследуют? — спрашивает Миша.

— Наверное, оказывают помощь раненым, убирают убитых — это же магистраль. Да и засады боятся: знают тактику партизан.