У меня нашелся миллион оправданий. Я был смертельно перепуган событиями. Будущее казалось мне беспросветным – я подозревал, будто обречен до скончания дней моих бродить по рижским улицам в чужой одежде, шарахаясь от знакомцев. Я помнил лишь то, что касалось меня непосредственно.

Бессмертный рассуждал логически. Он двигался от каморки под самой крышей склада Голубя. Если в этой каморке было найдено тело Катринхен, а потом в ней же поселился Яшка, то, выходит, Яшка причастен к убийству – иначе для чего бы ему наводить полицию на меня?

Я занялся логическими конструкциями и запутался окончательно. Я не умел, как Бессмертный, разделить одну сложную задачу на несколько более простых. Равным образом я не умел подставлять на места загадочных математических иксов и игреков действительные величины, в моем случае – действительно существующих людей. Оставалось только ждать встречи с Бессмертным, а до той поры попытаться хоть что-то выяснить о подземной «Марсельезе».

Подумав об этом, я тут же ощутил в груди своей не всплеск, а целый взрыв противоречия. Я одновременно и жаждал, чтобы пришел умный человек и разобрался в моих злоключениях, и не желал подчиняться этому человеку. Ну, в самом деле, как я мог выполнить его поручение? Расспрашивать прохожих на улице, не слыхали ль они ночью французского марша?

Разумнее будет поискать тайный вход в театр, он же клоб «Мюссе». Решив так, я сделал круг и вышел на Известковую улицу.

Близилось обеденное время. В «Лавровом венке» никто бы не удивился тому, что входит бородатый детина и велит подать чего попроще и подешевле, той же кровяной колбасы, которую тут исхитрялись делать с перловой крупой и запекали огромными лоснящимися кольцами на чугунных сковородках. Если сесть в самом углу и внимательно наблюдать за посетителями «Лаврового венка», непременно явится несколько подозрительных!

Я не учел одной прискорбной мелочи. Постояльцы сторожа Фрица поселились в театре не из любви к искусству. Все они имели какие-то дела в Рижской крепости и весь день этими делами занимались. В обеденное время им было решительно незачем приходить в театр. А все прочие любители горячих колбасок с тушеной капустой приходили и уходили, не пытаясь нигде скрыться.

Я, продлевая время наблюдения, съел три кольца кровяной колбасы, размером мало чем поменьше колес селерифера, выпил три большие кружки пива, понял, что вот-вот чрево мое треснет, но так и не догадался, где может быть вход в театр. Вряд ли он вел через большую кухню, где постоянно обреталось не менее полудюжины поваров с поварятами. Понял я это не сразу, а лишь когда пьяный обыватель полез на кухню и был оттуда изгнан с позором, его даже шлепнули по роже засаленной тряпкой. Дверь, из которой дважды появлялся хозяин трактира, тоже вряд ли мне годилась. А других возможностей я не увидел.

Наконец я покинул это гостеприимное заведение.

Наелся я до такой степени, что нуждался в покое, а желательно – в постели и одеяле. Нельзя безнаказанно съедать столько жирной кровяной колбасы. В блаженно-сонном состоянии я поплелся по Известковой улице к Двине и оказался на Ратушной площади. Там я нос к носу столкнулся с частным приставом герром Вейде, но мысли мои двигались вяло, очевидно, так плыла бы рыба, помещенная в кисель. Поэтому я преспокойно прошел мимо полицейского, лишь отметив: надо же, что ему-то потребовалось на торгу?

Тут не только торговали съестным и тем мелким товаром, что всегда можно купить у разносчиков. Тут большею частью встречались, чтобы обговорить условия новых сделок. По случаю войны деятельность перекупщиков и маклеров поутихла, но они слонялись по площади в немалом количестве. Среди них, как всегда, было много представителей племени иудейского. Я вспомнил, что два, не то три человека нашли приют в театре. Но опознать их не представлялось возможным.

И я, поняв, что зря трачу время, побрел прямиком по Малой Зюндерштрассе к Большой. Там мне повезло, маленькая дверца оказалась открыта. Я спустился вниз, отыскал скамью, улегся и заснул.

Это было лучшее, что я мог сделать в таком состоянии.

Меня разбудила добрая девка. Перед этим она же накрыла меня своим покрывалом. Был уже вечер. Я поблагодарил ее и прошел в погребок. Есть мне, разумеется, не хотелось, и пиво тоже в глотку не лезло. А хотелось, чтобы добрый ангел вывернул меня наизнанку, хорошенько промыл и прополоскал, а затем внедрил в голову мою решительный запрет на кровяную колбасу с перловой крупой.

Я спросил для приличия каких-то блинчиков, не имея намерения их есть. Но Бессмертный все не шел и не шел, я стал отщипывать понемногу поджаристые края, и вскоре от блинчиков осталась одна пустая тарелка.

Когда пришел Бессмертный, мне было крепко не по себе.

Я не обжора, в еде обычно непривередлив и соблюдаю умеренность. Но тут просто черт попутал. Видимо, раз в жизни нужно и это испытать.

– Что с вами? – спросил сержант.

– Кажется, я отравился…

– Вас отравили? – несколько забеспокоившись, переспросил он.