Элвин все еще на том конце зала, беседует с княгиней. Вот он наклоняется к ней, шепчет что-то на ухо, и она откидывает голову чуть назад, чтобы рассмеяться…

Им там весело.

— Ну да. Я приглашаю вас на котильон, — фэйри уже стоит рядом, перебирая ногами, как застоявшийся в стойле конь. — Или вам нравится скучать?

Я смотрю, как у стены выстраиваются пары для первого круга вальса, и встряхиваю головой, отчего снегоцвет в волосах рассыпает мелкие колючие искры:

— О, с удовольствием. Но предупреждаю: я ужасно танцую. *

Я действительно ужасно танцую. Сказывается полное отсутствие практики. Да и мой партнер не слишком опытен. Зато он не склонен стесняться нашего общего неумения. Не похоже, чтобы ему вообще было свойственно стесняться. Альпин двигается, как и разговаривает, не особо заботясь о чужом мнении.

После первого вальсового круга танец разводит нас, чтобы снова свести чуть позже. Фэйри обнажает в улыбке длинные зубы. Он не красивый, но привлекательный. Без блистательного светского налета, чем-то неуловимо нелеп, и эта нелепость добавляет ему очарования среди слишком идеальных сородичей.

— Рино, — говорит он, поддерживая меня за талию. — Мне кажется, так называется страна на юго-западе.

— Да, это моя родина.

Я гадаю, сколько ему лет. По фэйри не поймешь. Лицо у Альпина гладкое, как у юноши, а глаза — старые. Бороды-усов нет, в куцей черной косичке ни одного седого волоса…

Фигуры становятся все сложнее. Я шагаю не с той ноги, не знаю, кому подать руку, в какую сторону повернуться, и от этого еще больше стесняюсь.

— Не надо так нервничать, милое дитя. Это — всего лишь танец.

Ему легко говорить «не нервничай». Ох, зачем я отказалась от уроков Элвина?

Взгляд снова натыкается на моего хозяина и княгиню. Теперь рядом с ними, на месте, где чуть раньше стоял Марций Севрус находится беловолосый фэйри — стройный и гибкий. Косы по вискам и темные брови вразлет. Высокомерное лицо завораживает своей скульптурной красотой. В чертах его есть что-то неуловимо-женственное: слишком округлый подбородок, мягкая линия щек, тонкий нос, но это не делает фэйри менее привлекательным, лишь добавляет сладкой внешности легкий налет порока.

Я уже успела понять, что среди фэйри почти не встретишь невзрачных и скучных. Они всегда или прекрасны, или невероятно уродливы, или просто необычны настолько, что все человеческие представления о красоте и уродстве равно теряют смысл.

Белокосый красив. И очень похож на княгиню.

Альпин ухмыляется с явным злорадством:

— О, какая драма сейчас начнется! Княгиня пригласила брата.

Котильон требует почти всего моего внимания, я лишь иногда успеваю бросить быстрый взгляд из-за плеча очередного партнера в другой конец зала, где разворачивается тихий скандал.

«Тихий» потому, что никто не повышает голоса, а музыка глушит слова. Знай я своего хозяина чуть хуже, могла бы подумать, что он ведет дружескую беседу.

Но я помню, каково это — когда он так зло щурит глаза, и голос его становится опасно-ласковым, а насмешки разят больнее отравленных стрел.

Гремят скрипки, танцуют гости, а ссора на том конце залы набирает силу.

Танец снова приводит меня в объятия Альпина.

— Можете объяснить мне, что там происходит?

Как бы отвечая на мой вопрос, белокосый подходит ближе, чтобы ухватить Элвина за грудки и прошипеть ему что-то в лицо. Это смотрелось бы внушительно, не будь фэйри ниже моего хозяина на семь, а то и добрых десять дюймов.

А еще я замечаю, что головы всех незанятых в танце гостей и даже некоторых танцоров повернуты туда же, куда и моя. Даже музыканты то и дело отрывают взгляд от нот, поглядывают в угол, где происходит размолвка. В воздухе повисло жадное предвкушение. Все ждут — чем же закончится ссора?

— Уверен, княгиня сделала это специально, — философски замечает фэйри над ухом. — Бал без небольшого скандала никогда не станет событием сезона. Не бойтесь, дитя, — мое встревоженное лицо откровенно веселит его. — Драки не будет. Княгиня не допустит, чтобы ей испортили бальную залу и распугали гостей.

Его слова не убеждают, но фэйри знает свой мир и свою повелительницу куда лучше меня. Танец уносит меня дальше по залу, а круг спустя на прежнем месте нет ни белокосого, ни княгини. Только Элвин. На лице мага читается такая явная досада, что я невольно втягиваю голову в плечи.

Все плохое когда-нибудь кончается, заканчивается и мой жалкий котильон. Альпин церемонно кланяется:

— Благодарю за доставленное удовольствие, леди.

Эти слова становятся последней каплей. Мне кажется, я слышу, как где-то вдалеке с негромким хрустальным звоном разбивается моя мечта об этом вечере. Безвозвратно.