Кто-то, невзрачный, с белёсой бородкой, в неприметном одеянии, пошёл в гору к крепости. Там находился гарнизон пеласгов из двухсот копьеносцев с начальником Меригоном.

Воины у ворот крепости узнали его, кивнули и отодвинули копья с железными наконечниками. Человек прошёл по узкой улочке. Поднялся выщербленными ступенями в гарнизонное помещение. Там тоже стояла пара копейщиков. Человек с белёсой бородкой проследовал мимо них и сказал молодому воину в короткой тунике с красным шитьём на груди, с мечом у пояса и в головной повязке, конец которой лежал на плече:

— Радости и силы тебе желаю, Герта. Где доблестный Мертон?

— Играет в кости со своим возничим Лупусом, — засмеялся Герта. — Жалуется, что ему надоело ибримское вино — кислое и падкое. Он скучает по нашему горькому пиву.

— Не знаю, нужно ли мне беспокоить его. Но обратить внимание не мешает, — произнёс человек с белёсой бородкой.

— Говори, в чём суть.

— Там, под горой, опять галдят пророки и толчётся толпа пастухов, пахарей, женщин и детей. Всё это было бы обычным, если бы не одна случайная неприятность. Среди пророков явился здоровенный верзила, который мне не понравился.

— Кто это? И почему его пророчество тебе не понравилось?

— Зовут его Саул. Он здешний, из довольно состоятельной семьи. Ничего подозрительного раньше за ним не водилось. Однако меня насторожил в его пророчестве призыв вспомнить далёкую старину, когда под предводительством великой прорицательницы Деборы Эсраэль победил врагов и отомстил за обиды. Пророчествовал Саул рьяно, прямо накатила на него ярость. Даже пена брызгала изо рта, как у ездового верблюда, пробежавшего от Гибы до Ярусалема.

— И каких же побеждённых врагов поминал Саул? — усмехнулся молодой пеласг с красным шитьём на груди. — Не наших ли почтенных предков?

— Нет, якобы разгромили тогда люди ибрим какого-то ханаанского царя. Ты ведь знаешь, про свои победы их пророки вопят, приукрашивая и преувеличивая действительные события во много раз.

— Саул не призывал к сопротивлению сборщикам подати? Пусть вопит сколько угодно. Хотя последить за ним не мешает. Как бы он не собрал шайку разбойников. Ведь какие-то головорезы нападают время от времени на посты и обозы нашего войска...

Человек кивнул и, сделав прощальный жест, покинул гарнизонное помещение, а затем и саму крепость.

Внизу, под горой, толпа стала расходиться. А Бецер и Гист под руки вели пришедшего в себя Саула домой. Так Гист оказался среди родных Саула.

Саул занялся обычными делами семьянина и земледельца. Но что-то напряжённое, выжидающее было в его глазах. Казалось, его ничто не радует в пёстром перечне домашних забот и в привычном повседневном труде. Он двигался как во сне и совершал обычные житейские поступки, не прилагая никаких душевных усилий. Ожидаемое провозглашение его томило, хотя он не сомневался в знамениях, подтверждающих волю Ягбе.

Через шесть дней приехал в Гибу кто-то из Рамафаима. Объявлено было, что главный судья и первосвященник Шомуэл созывает представителей всех колен Эшраэля, всех племён и родов в Машшит.

К людному, славному алтарями для жертвенного всесожжения городу Машшиту потянулись гружёные провизией и подарками верблюды, рассыпающие медный звон бубенцов; запряжённые в двухколёсные повозки крепкие мулы в нарядной упряжи с цветными султанами на лбу, спокойные ослицы под узорными чепраками, везущие седобородых «адирим» — могущественных старейшин в белых кидарах и полосатых накидках, сопровождаемых слугами, детьми, родственниками мужского пола и охраной с копьями. Кротко семенили многочисленные серые ослы с седоками в скромной одежде и проносились сияющие медью колесницы с дерзкими вождями, вопреки запретам пеласгов кичившимися лошадьми золотистой масти.

От самых северных областей Ашера, Неффалаима и Дана, из городов Кедеша, Мегиддо, Езрееля, Самарии, Бет-Хаззана, от Заиорданья, из далёкого, с края пустыни, Рамаофа Галаадского, Соккофа и Маханаима, из Медеба и Баал-Меона, от областей Шимина и Юды на юге, из Хеброна, Адорагама, Беер-Шабе, наконец из иысокостенного Ершалайма и Ярихо [36] , первого ханаанского города, некогда взятого штурмом вышедшими из Синайской пустыни ко юиасами хабиру-ибрим. Недаром утверждается мудрейшими, будто Ярихо вообще самый древний город на многоцветном плаще Земли.

У стен Машшита зашумел лагерь съехавшегося со всех сторон Эшраэля. Белые и чёрные шатры из козьей шерсти, наскоро поставленные деревянные балаганы, украшенные пёстрыми тканями; ряды повозок, коновязи и колесницы; привязанные над мешками с кормом лошади, мулы, ослы, верблюды. Дымящиеся котлы над кострами, где варилась еда для воинов и прислуги.

Менее знатные и рядовые представители племён расположились до времени, как могли. Главный судья с приближёнными и влиятельнейшие в Эшраэле жрецы, судьи, богатейшие торговцы, начальники воинских дружин нашли место в лучших домах Машшита.