еще ни разу не задержала его выпуск,

но в лифте она призналась себе, что притворяться, будто дело только в работе,

глупо.

Мелодия сальсы зазвучала еще громче, когда Мейвис поставила плейер вместе с

чашкой на поднос из нержавеющей

стали.

– Его там нет, дорогуша. Сегодня у Макса запись на каком-то крупном

телеканале. Бедняжка! Он бормотал что-то насчет

своих таблеток.

Эбигейл совсем забыла и о лекарствах Макса, и о его ужине, и о костюме для

"Бесед по понедельникам" - еженедельной

телевизионной передачи, в которой лучшие финансисты страны обсуждали текущее

положение дел на рынке ценных бумаг.

Можно себе представить, во что оделся Макс.

– Да черт с ним!
– выразительно фыркнула Мейвис.
– С тобой-то все в порядке?

Тебя вчера не было весь день.

Эбигейл кивнула, и множество новых завитушек выскочило из прически.

– Я бродила по берегу и пыталась решить, что мне надо делать.

– А не подумала ли ты и о том, что тебе хочется сделать?

– Чего я хочу, я знаю, Мейвис. Вчера я приняла самое безумное, самое

импульсивное решение в жизни, но, поразмыслив,

отказалась от него.

– Вот как? И что же за безумное и импульсивное решение ты приняла?

– Я хочу его. Я хочу Макса.

Мейвис уставилась на нее не моргая, затем ласково усмехнулась:

– Это может казаться неожиданным тебе, моя дорогая, но не мне.

– Нет, это вовсе не то, о чем ты подумала. Я хочу его, но только на одну

ночь.

– На одну ночь... то есть ты хочешь сказать - "на всю ночь"?

– Именно. Если я не могу получить Макса Галлахера на всю жизнь, то...
–

Эбигейл сделала глубокий вдох и опасно

дрогнувшим голосом добавила: - Я хочу провести с ним ночь. Одну незабываемую

ночь.

– О!
– только и смогла произнести Мейвис.

Эбигейл вытерла навернувшиеся на глаза слезы и, нахмурившись, посмотрела на

свое отражение в зеркале.

– Безумие, правда? Ты только посмотри на меня.

Их взгляды встретились в зеркале.

Секретарша приподняла бровь:

– У тебя действительно немного растрепалась прическа.

– Безнадежно. Я все утро трудилась над этим ежевичным кустом, пыталась

совладать с проклятыми завитушками - все

напрасно.

– Вот! Именно в этом твоя проблема, - нравоучительно заметила Мейвис.
– Ты

зажата. Моя бабушка всегда говорила:

"Распусти волосы - и освободишь душу".

– Это была Бабуля Свон?

– Она самая. Тишанда Свон, самая независимая женщина в округе Макон, штат

Джорджия.

– Твоя бабушка была независимой?
– Эбигейл не совсем понимала, что это

значит, но была уверена - что-то хорошее.

– И до сих пор такой остается. Чего только не знает эта женщина о том, как

освободить душу!
– Улыбка Мейвис стала

мечтательной.
– Когда, навыписывав заведомо необеспеченных чеков, моя мамочка

смылась из города, едва унеся ноги от

шерифа, Тишанда взяла меня к себе и воспитала. Эта женщина умела наслаждаться

каждым мгновением жизни. Она

смаковала ее сама и не считала, что следует обескураживать ребенка, ограничивая

его естественные аппетиты, вот почему,

наверное, я выросла такой незакомплексованной.

Как интересно. А бабушка Эбигейл была дочерью пресвитерианского священника,

убежденного в том, что естественные

аппетиты человека нужно ограничивать всегда и с помощью розог.

– Иди-ка сюда, я распущу тебе волосы, - приказала Мейвис.

Возможно, Эбигейл была слишком легковерна, но в конце концов - что ей теперь

терять? И она полностью отдалась в

руки Мейвис. Уже минуту спустя никакие заколки и резиновые тесемки не стесняли

ее волос. Мейвис пальцами расчесала

густую курчавую гриву Эбигейл, "высвободив дарованное природой богатство", как

она выразилась, а затем с помощью

смоченной в теплой воде расчески превратила тугие завитки в свободно струящиеся

локоны, естественно обрамлявшие лицо

Эбигейл.

Трудясь над новым образом подруги, Мейвис продолжала напевать себе под нос и