Лицо оставалось неподвижным, голова лежала на коленях женщины. Две глубокие морщины шли от властно очерченного носа к полуоткрытому рту. Порывы ветра шевелили редкие и тонкие волосы на выпуклом лбу и белую кайму бороды на квадратном подбородке с сильно развитыми челюстями, обрисовывающимися под дряблыми складками кожи. На висках выступил обильный пот, а одна нога висела и слабо дрожала. Малейшие подробности этой безжизненной фигуры старца навсегда запечатлелись в памяти двух молодых людей.

Сколько времени длилось напряженное состояние? Смена теней на синеватых водах продолжалась, прерываемая порой снопами лучей, они, казалось, пронизывали воздух и погружались в воду стремительно, как стрелы. Слышен был размеренный стук машины и насмешливый крик чаек, доносился гул Большого канала — стон города под яростью бури.

— Мы понесем его, — шепнул своему другу Стелио Эффрена, потрясенный грустным происшествием и торжественностью минуты.

Неподвижное лицо едва-едва подавало признаки жизни.

— Да, предложим наши услуги, — ответил Даниэле, бледнея.

Они взглянули на женщину со снежно-белым лицом и оба страшно бледные подошли к ней, предлагая свою помощь.

Сколько времени длился этот ужасный переход? Расстояние до берега по мосткам было коротким, но эти несколько шагов могли считаться долгим путем. Волны разбивались о пристань. Из канала доносился рев, точно из клокочущего водоворота, колокола San-Marco звонили к вечерне, но этот неясный шум терял всякую реальную форму и казался бесконечно глубоким и далеким, точно жалоба Океана.

Они несли на своих руках тело героя, они несли бесчувственное тело того, кто распространил чары своего могущества, своей необъятной души по всему миру, превратил в музыку Сущность Вселенной. С невыразимым трепетом ужаса и радости, словно человек, увидевший падение водопада, извержение вулкана, пожар, охвативший лес, блестящий метеор, заслонивший звездное небо, словно человек, очутившийся пред лицом естественной силы, непредвиденной и неотразимой, — Эффрена почувствовал жизнь под своей рукой, поддерживающей грудь больного, и он должен был остановиться, чтобы перевести дух от волнения, — он почувствовал под своей рукой, как снова забилось священное сердце.

— Ты силен, Даниэле, хотя ты, кажется, не в состоянии переломить и тростника. Оно оказалось тяжелым — тело старого варвара, его кости точно отлиты из бронзы. Хорошая структура, крепкая, способная поддержать мост, потерявший опору, структура человека, предназначенного к борьбе, к морским приливам. Но откуда ты почерпнул свою силу, Даниэле?.. Я сначала боялся за тебя. А ты даже не дрогнул. Мы несли на наших руках героя. Нужно отпраздновать чем-нибудь сегодняшний день. Его глаза открылись предо мной, его сердце вновь забилось под моей рукой. Мы были достойны нести его, Даниэле, за наше восхищение великим композитором.

— Ты достоин не только нести его, но и воспринять и выполнить чудные обеты, данные его искусством людям, еще живущим надеждами.

— Ах, если только я не паду жертвой собственного вдохновения, если мне удастся, Даниэле, побороть эту апатию, эту тоску, мешающую мне дышать…

Они шли рядом, два друга, опьяненные и откровенные, как будто их дружба возвысилась, обратилась в драгоценное сокровище. Они шли в этот бурный вечер против ветра, среди завываний бури, преследуемые яростью моря.

— Можно подумать, что Адриатика опрокинула Murazzi и издевается над крепкими стенами Сената, — сказал Даниэле, останавливаясь перед волнами, затоплявшими Piazza и угрожавшими Прокуратуре. — Мы вынуждены вернуться.

— Нет, переплывем на лодке. Посмотри — San-Marco в воде.

Гребец перевез их к башне Часов. Piazza была вся затоплена и походила на озеро, окруженное портиками. Она отражала клочки неба среди разорванных туч, окрашенных золотистыми сумерками. Блестящая базилика, яркая, точно высохший лес, оживленный прикосновением воды, сияла ореолом в догорающем дне, и кресты на ее митрах качались в глубине темного зеркала вод, точно вершины подводного храма.

— «Се истинная сила, сокрушающая оковы смерти» — прочел Стелио на одной из арок под мозаикой, изображающей Воскресение. — Ты знаешь ведь, что в Венеции Вагнер впервые столкнулся со смертью лет 20 тому назад в эпоху «Тристана». Томимый безнадежной страстью, явился он в Венецию, чтобы здесь умереть в молчании, тут он создал чудный 2-й акт — гимн вечной ночи. Теперь снова судьба привела его в лагуны. По-видимому, ему предназначено кончить свою жизнь здесь, как Клавдию Монтеверде. Разве не наполнена Венеция музыкой желания, желания необъятного и невыразимого. Всякий шум переходит здесь в мелодию. Послушай.