Я хотел подняться на ноги, но не мог, хотел шевельнуться – не мог, хотел крикнуть – и тоже не мог. Я словно утратил все чувства и ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал. Подняв руку и дотронувшись до своего лица, я испугался. Казалось, что мое лицо трогали чьи-то чужие руки. Я рванулся, вскочил на ноги и тут же упал. Началась сильная рвота. Возникли приступы боли и меня охватило отчаяние. Напряжение от борьбы с собственными страхами было слишком велико – по мне текли струйки пота. Мысли путались у меня в голове.

Я опасался за свой разум, мое сознание затуманилось. Всегда проще и вернее придерживаться какой-нибудь навязчивой идеи.

Чем беспощаднее война, тем она в действительности оказывается гуманнее.

Я вспоминал многое, о чем было неприятно и тяжело вспоминать.

Боевые действия погружали солдат в уныние и растерянность. Ребята называли Россию «землей», как будто Чечня находилась где-то в космосе, как будто она настолько нереальна, что можно ставить жизнь с ног на голову и действовать как угодно, лишь бы выжить. Солдаты начинали говорить вслух о том, о чем каждый из них думал про себя. О том, чтобы стереть Чечню с земли. Хорошим чеченцем мог быть только мертвый чеченец. Врагом был любой человек, который не имел отношения к федеральным войскам.

Где-то в будущем была победа – наша главная цель. Казалось, что и все мои проблемы решатся сразу же, как только закончится война. Но чем ближе мы приближались к миру, тем более упорное сопротивление встречали.

Я опять осознал, что уже не молод, осознал бессмысленность этой войны – бессмысленность не убийства, а бесконечных, изо дня в день повторяющихся операций и возвращений с гнетущим сознанием, что я опять ничего не достиг, ничего не изменил и только рисковал жизнью ради ничтожных результатов, гадал, не предали ли меня уже, не знал, кому доверять. Война перестала быть просто боевыми операциями и превратилась в постоянную неизвестность. Никто на этой войне не верил, что она может закончится. Для меня стали безразличны все правила войны. Смерть научила меня не доверять логике. Но эта мысль уже не утешала. Мои силы были на исходе.

Меня охватило странное чувство. Я хотел бы его передать, но вряд ли сумею это сделать.

Я перечитывал свои записи и вдруг ощутил непреодолимую слабость. Слова словно впитывали мою жизнь. Часть души, которая сопротивлялась, помертвела. Я почувствовал в себе смерть.

Я не хотел умирать. Я упрашивал себя не умирать.

Мою роту пытались комплектовать быстро утомляющимся мальчиками, которые не могли таскать на себе снаряжение, но зато умели умирать. Они ничего не понимали в войне, оказываясь под обстрелом, подставляли себя под пули.

Я не хотел себя утешать. Мы все были обречены на глупую смерть. Я учил своих ребят умирать.

Я долго лежал, не смыкая глаз, пытаясь разобраться в своих мыслях, словно изучал самого себя, как изучают безнадежно больного, которому недолго осталось жить. Я боялся додумывать свои мысли до конца.

Мне предстояло нудное ожидание рассвета. Надо было примириться с еще одной очевидностью: я утратил всякое чувство времени.

Я всю жизнь придерживался одного принципа: видеть, помнить и молчать. Но в Чечне я сумел изменить всем своим принципам.

Я извиняюсь перед всеми фронтовыми работягами, которые посчитали себя оскорбленными, прочитав мой роман о войне. Но мой роман совсем не о фронтовых работягах.

Или может я что-то не понимаю в войне? У медали всегда две стороны. Помимо тех, кто почетно и доблестно выполняет воинский долг война порождает тех, кто в заградительных отрядах расстреливает своих же бойцов, войска СС, сжигающие деревни, тех кто убивал мирных жителей в Самашках и Новых Алдах. Как быть с ними? Разве они не жестоки? В своем романе я пытался понять их психологию. Или о них не нужно писать?

Я не писал о том, что в войне участвуют звери. Я писал об оборотной стороне войны, которая кажется мне жестокой и о которой обычно не пишут.

 Но разве в войне участвую только хорошие люди? Разве на войне нет подонков, предателей, жестоких изуверов? Если ты с ними не сталкивался, это еще не значит, что написав о них, я написал неправду. Это всего лишь роман. А романы никогда не обходятся без гротеска, без преувеличений, сознательно сгущаются краски.

Мне интересна психология жестокости, о которой я написал "Добро пожаловать в ад", и "Формулу действия". Но мне интересна и психология доброты и я написал "Смешную любовь". Еще мне интересна психология творчества и я написал "Соблазн свободы". Никогда не нужно отождествлять автора с его героями.

Я в Чечне никогда не был и тем более не участвовал в боевых действиях. В этом произведении я просто изложил свой взгляд на войну, в отличии от тех, кто там был и просто излагает свои воспоминания. Но ни один из бывших там не напишет о себе - я был убийцей. А я посмел написать о том, что всякий участвующий в войне прежде всего - убийца и за это мня не любят. Я написал о том, что убийцами являются и те и эти. Почитайте весь текст повнимательнее.