Шрифт:
Бывают награды хуже унижения.
Нет, я не пойду к ним в гости, я не извращенка – выслушать за один вечер столько глупостей.
Не все знают себе цену, но не все, кто ее знает, согласны с этой ценой.
Собака Раневской, которую та просто подобрала на улице, была непонятной породы. Однажды ее пришлось взять с собой в театр на репетицию. Малыш вообще страшно скучал по хозяйке. Оказавшийся случайно в театре чиновник возмутился:
– Собака в театре?! По мне уже блохи прыгают!
Слышится голос Раневской:
– Мальчик, скорей отойди от него, у товарища блохи.
Не беда, если за душой ничего нет, главное, чтобы в душе было.
Пытаясь облить грязью других, люди обычно пачкаются в ней сами.
По поводу замысловатой прически со множеством буколек:
– Семи пядей на лбу.
Истина в споре рождается, а в драке умирает.
У меня нет новых ролей, я ведь не умею работать локтями при их распределении.
От большинства хороших людей ничего хорошего ждать не стоит. Полагаться лучше на себя.
Трудней не сыграть роль, а убедить в своем видении ее режиссера.
Почему мы стараемся избегать беспокойства в жизни, ведь слова «покой» и «покойник» однокоренные?
Спокойная жизнь – это жизнь с покойником?
Если все люди – дети природы, то почему на некоторых она явно отдыхает?
В старости у человека слишком много прошлого и слишком мало будущего.
Жизнь – это перетекание сплошного будущего в сплошное прошлое.
Раньше считала, что классику испортить невозможно. Но я недооценила способности современных режиссеров и актеров. Так испортят, что и Чехова не узнаешь.
Есть люди, которым в дурацком положении вполне комфортно.
Большинство легко делится тем, что ему не принадлежит.
– Не понимаю, что такое соцреализм?
– Социалистический реализм, Фаина Георгиевна, что же здесь непонятного?
– Если у нас в стране социализм, то любой реализм должен быть социалистическим.
Завадский шипит:
– Что значит «если»?!
Раневская ездила по провинции с концертной программой, в которой читала Чехова и играла отрывки из спектаклей. Зрители принимали прекрасно, правда, иногда восхищаясь не только игрой.
Она вспоминала, как после такого концерта к ней подошел восхищенный зритель и проникновенно похвалил:
– Хорошо играли, товарищ Раневская, но и текст написали тоже хороший.
– Это не я, это Антон Павлович Чехов.
Мужчина поскреб затылок огромной пятерней и засомневался:
– Не-е… Чехов это же «Муму»…
– «Муму» это Тургенев, – решила просветить его Раневская.
Тот обрадовался:
– Вспомнил! Чехов – это «Каштанка» и «Ванька Жуков»!
Раневская вздохнула, понимая, что о «Вишневом саде» вспоминать не стоит.
– Пусть уж так, хорошо хоть «Каштанку» и «Муму» знает.
И на гастролях театра каждой свое – Орлова в Париж, а я…
Если у вас муж, которого не стыдно ставить в пример любовникам, то зачем тогда любовники?
Завадский хорош уж тем, что почти не портит классику, а что измывается над современными авторами, так они сами виноваты – заслужили.
Так и хочется нарисовать огромный транспарант: «Не троньте Чехова!», – жалуется Раневская.
– Вчера была приятно удивлена.
Зная, что Раневская ходила на спектакль в другой театр, Завадский несколько ревниво интересуется: