Бурцев, задумчиво глядя в боковое стекло на очередь машин перед опущенными навесными воротами, тихо произнес:

– Никто не защищен… – Немного помолчав, он продолжил: – Эта девочка два года назад приезжала по приглашению Андропова погостить в Союз, и когда возвращалась домой в Америку, на прощание сказала с надеждой по-русски: «Будем жить!» Кто-то неведомый под- сказал ей именно эту фразу, хотя это милое дитя верило без сомнений в сказанное при расставании. – Мрачный Валерий молчал почти всю дорогу, потому что плохо выспался. Он не жаловал ночные смены оттого, что никак не мог привыкнуть укладываться спать в шесть утра, а в шестнадцать уже выходить из дома и уезжать с приехавшим сменщиком на оформление путевого листа. До выходных дней у него не имелось времени не только почитать книгу или газету, что Бурцев привык делать в зоне для заключенных и в чем чувствовал нужду, но и включить телевизор. Это являлось для него существенным неудобством от денежной работы в такси. Валерий опять тихо заговорил: – Много пожившие люди после гибели детей от отчаяния вопрошают, глядя на небо: «Господи, если ты есть, почему наравне с людьми взрослыми не хранишь невинных детей, которых любишь?!» Христос говорил, что детям принадлежит Царство Божие. Что Иисус имел в виду?.. Если человек погибает на земле в детском возрасте, то непременно попадает в Царство Небесное, а хранить жизнь младенца или ребенка «в миру» он поручает его родителям?.. А если родители не справляются с этим и не могут уберечь свое дитя, то в этом есть наказание за какие-то родительские прегрешения или за грехи прежних предков? – спрашивал Бурцев непонятно кого, отвернувшись от Вахитова в боковое окно. Он вспомнил Библию, что брал читать в лагере у осужденного за отказ служить в армии молодого парня-ровесника из семьи староверов. Таких толстых книг Валерий не видел до тюрьмы, и только по этой причине Библия вызывала тогда у него интерес. «Какой же связный сюжет можно поместить на таком огромном количестве страниц?» – спрашивал он себя, когда попал в колонию и ему было только восемнадцать лет, впервые удерживая увесистый и толстый фолиант в руках. Позже ему стало понятно, что Библия – это собрание многих древних книг под одной обложкой. Своим началом Ветхий Завет казался Бурцеву – бывшему октябренку, пионеру и комсомольцу – какой-то неведомой ранее сказкой с идеями, похожими на идеи морального кодекса строителя коммунизма. Новый Завет ему виделся собранием описаний забавных чудес, какие творил Богочеловек по имени Иисус Христос. В Бурцеве так естественно и прочно сидел атеизм советской школы, что все верующие люди казались малообразованными или мошенниками. Он старался понять, насколько искренен в своей вере его сосед через две кровати, который одного с ним возраста и который всегда безропотно давал читать ему Библию. При этом ровесник-старовер не требовал, а только робко и стеснительно просил об одном – не загибать страницы, пряча от смущения глаза, как будто чувствовал себя виноватым за эту просьбу. Кто-то в колонии знал дело этого молодого арестанта и рассказывал, что тот не пошел в военкомат на призывную комиссию, потому что служба в армии противоречила учению Христа. Верующий юноша не хотел принимать присягу, а значит, давать клятву и брать в руки оружие, чтобы, возможно, убивать по приказу. Этот молодой человек без колебаний согласился отсидеть два года в тюрьме вместо двух лет солдатской жизни. Чем чаще с возрастом Бурцев перечитывал Библию, тем меньше содержание ее виделось ему во всем несуразным и утопическим. Он не принимал на веру все то, что написано в книге, а пытался как мог найти объяснение изложенным в ней фактам и утверждениям с высоты небольшого опыта жизни. Другими словами, он сначала читал Библию в большей мере как критически настроенный и любопытный ис- следователь, а не как безусловно верящий написанному тексту человек. Однако со временем он почувствовал, что, возможно, пять заповедей Христа, несмотря на нереальность немедленного и строгого исполнения их всеми людьми одновременно, все-таки содержат в себе правила жизни, которые определенно дают людям большую возможность сохраниться и иметь будущее. Бурцев так тщательно перечитывал Библию, что невольно на все события в своей жизни и в мире старался найти объяснение в ней. Вот и сейчас после рассказанной Вахитовым трагической новости он по обыкновению попытался найти толкование этому в Новом Завете Иисуса Христа.

Осознав, что не очень образованный иноверец Вахитов будет вынужден что-то отвечать на его вслух произнесенные слова, Бурцев продолжил рассуждать молча. «Эта американка не только дитя, а дитя-миротворец, если верить тому, что о ней пишут… У Матфея Иисус говорил, что миротворцы блаженны и будут наречены сынами Божьими… Следовательно, теперь погибшее юное существо наравне с Иисусом Христом будет наречено Богом-отцом своим чадом… По всей видимости, Господь своим нареченным детям не дает долгой жизни на земле, а после смерти дарует им восторг и славу среди людей, что и есть поселить их навечно в Царстве Небесном, и что сейчас должно исполниться в отношении погибшей девчонки… Подтверждение тому в том, что Вахитов, я и многие другие люди с разной степенью глубины переживания впредь будем невольно о ней вспоминать в годовщину ее гибели и не только… Если Библия истинно Божественная, а потому правдивая книга, то память об ушедшем сегодня подростке должна будет сохраниться… Этот Богом с рождения помеченный человечек был послан препятствовать вражде людей из-за ослепления взаимной ненавистью… Она – эта с большими искренними глазами худенькая девочка – после поездки по Советскому Союзу сказала, пораженная удивле- нием, что „они такие же, как мы“, то есть советские люди такие же, как они, американцы… Это вслух произнесенное и подхваченное всеми откровение ребенка, хотя мало кто это осознавал, сыграло невидимую, но великую роль умиротворения, так как немыслимо воевать против „таких же, как мы“ и убивать „таких же, как мы“, а дело, по-Божьему разумению, неумолимо шло к этому… Ребенок не мог лгать, и поэтому его невозможно было опровергнуть противостоящим и воинствующим правителям, всегда готовым с родственниками отсидеться в безопасном бетонном бункере, а также на обман и на жертву простого люда».

– У нас, мусульман, в тринадцать лет девочка может быть уже замужем, – неожиданно вставил Вахитов, давая понять, что в тринадцать лет не все дети невинны. Он ухмыльнулся кривой улыбкой, обнажая ряд неровных и редко посаженных, с серым налетом зубов. Вахитов вновь по привычке перевернул кисть правой руки ладонью кверху, подобно жесту «возьмите».

– Замужество не грех… Выдают рано замуж девчонку взрослые родственники и, наверное, небескорыстно, – отговорился Валерий, чтобы продолжить размышления. «Опять цифра тринадцать сегодня…» – промелькнуло на миг в голове у него, когда он вспомнил, что тринадцать лет назад с двумя друзьями привел вечером трех незнакомых подружек домой к Роману. Двум из них было по шестнадцать лет, а младшей только тринадцать. Эта тринадцатилетняя девочка сыграла зловещую роль в его жизни. «Ей тоже, как сегодня погибшей американке, было тринадцать! Господи! Опять цифра тринадцать напоминает мне о себе перед выездом на линию… Лучше бы я „заболел“ и не поехал нынче на работу… Не дай бог, попасть в аварию на новой машине…» – подумал Бурцев, продолжая невольно вспоминать события тринадцатилетней давности.

Дело происходило в середине марта, тепла весеннего еще не ощущалось, и снег в городе не только не таял, но, напротив, казался белым и пушистым, как в начале зимы. Прошло, возможно, пятнадцать минут знакомства у кинотеатра с тремя девушками, и Роман, как самый активный из троих товарищей, не откладывая, на удачу, пригласил продрогших девчонок в гости в свою пустующую квартиру. Ребята не надеялись, что подруги темнеющим вечером согласятся пойти к незнакомым мальчикам, но невинные существа переглянулись и вдруг одобрительно кивнули. Наивные девочки всегда смелы, по- тому что не только не ведают страха, но и убеждены, что приятные ребята не могут быть опасными, а если и будут таковыми, то подсознательно допускают, что это не может быть страшно, так как мальчики в жизни все равно неизбежны. Взрослеющие девочки по природе всегда отчаянные. Друзья же, естественно для их возраста, восприняли это по-своему: они предположили, что девицы давно доступны и не против интимной близости. С этого возраста у юношей начинается период «алюминиевых трусов» или гиперсексуальности, и они впервые серьезно помешаны на девочках.

Валерию, Роману и Николаю шел тогда восемнадцатый год. Все они закончили вместе одну общеобразовательную школу в прошедшем году, но в институт не смогли поступить, потому что учились без особого желания и оттого не очень успешно. Они были увлечены хоккеем и пропадали в спортивной школе все свободное время с семилетнего возраста. В наступившем году тренер им пообещал, что похлопочет у военных в спортивном клубе «Звезда», чтобы их, как способных и перспективных игроков, взяли служить в состав местной армейской команды. После армии каждый планировал поступить заочно в какое-нибудь высшее учебное заведение и параллельно играть в шайбу опять за родной клуб. Такова была участь многих способных и талантливых мальчиков в советском хоккее.

Николаю только исполнилось семнадцать, Роману уже полгода как было семнадцать, а Валерию оставался месяц до совершеннолетия. У Романа мать работала лаборантом на цементном заводе и на неделю уехала в командировку на специальный полигон для испытаний новых марок цемента, а отец с ними не жил. Двух шестнадцатилетних девочек друзья под шуточные, как им казалось, угрозы изнасиловали, а тринадцатилетнюю девчонку, несмотря на ее недетские формы, пожалели. Сначала подружки сопротивлялись, но когда захмелевший Николай дернул со злостью за лацкан пальто одну из самых шумных подруг, и у нее как горох посыпались пуговицы по полу, то гостьи вдруг с испугом в глазах осознали, что вырваться из квартиры, не уступив приставаниям парней, – не получится. Валерий строго соблюдал спортивный режим и не стал пить водку для того, чтобы согреться после улицы. Он из троих ребят один остался трезвым. Девочки с последней надеждой сбежались к нему на кухню, где он искал что-нибудь поесть. Они попросили его повлиять на выпивших друзей и отпустить их домой. Валерию искренне стало жаль перепуганных девчонок. Он согласился по- пытаться убедить товарищей не трогать их, хотя не верил в успех. Бурцев трезвыми глазами смотрел на все происходящее и опасался возможных последствий. Он пошел в комнату и объявил друзьям, что девчонки намерены обязательно обратиться в милицию, если их немедленно не от- пустят. При этом Валерий насколько мог сделал лицо напуганным. Он выдумал эту угрозу, но подвыпившие товарищи настолько сильно возбудились бегающими по квартире девчонками, что уже ничего не боялись. Им со стороны казалось, что девочки друг перед другом наигранно и только для приличия взволнованы и оказывают сопротивление, которое больше напоминало им скрытое согласие. Николай и Роман на секунду задумались, переглянулись, затем рассмеялись и сказали Валерию, что все девочки так говорят, когда попадают в подобную ситуацию. Еще они ему посоветовали вспомнить друга Аркадия Угрюмова, а тот всегда силой и побоями добивался близости с девочками и оставался неприкасаемым для милиции. Самую молоденькую подружку Бурцев все-таки упросил не трогать, с чем друзья согласились, потому что в противном случае он пригрозил уйти. Валерию было неловко перед незнакомыми девчонками от того, что он не смог повлиять на своих друзей и оправдать их надежды на него. Несмотря на то, что Бурцев был старшим среди мальчиков по возрасту, это не имело никакого влияния на товарищей. Николай и Роман были крупнее Валерия, а в хоккейной команде из-за своего гигант- ского роста под два метра заслуженно играли роль защитников. Бурцев был немного поменьше, но самым быстрым нападающим, поэтому силой он не мог бы воспрепятствовать намерениям приятелей, да и отношения можно было испортить с друзьями детства навсегда. Валерий вернулся на кухню и сказал подругам, отводя глаза, что лучше подчиниться нетрезвым парням и затем беспрепятственно поехать домой. Девчонки молчали, но не плакали. Они покорно ждали, когда друзья разберут их по комнатам. Эта покорность жертв тогда приятно возбудила Бурцева, но он не изменил своего решения – не участвовать с друзьями в сексуальных утехах. Валерий поспешно забрал с собой в отдельную комнату самую молодую подружку, и в течение всего времени лежал с ней на кровати, оберегая на всякий случай от подвыпивших товарищей. Один раз он ходил на кухню по ее просьбе за водой. Эта тринадцатилетняя девочка серьезно боялась пьяных парней, и ее заметно трясло от страха. Валерий чувствовал ее неподдельные переживания и убеждал, что к ней никто не притронется, но она на Бурцева не могла положиться с уверенностью, несмотря на то, что он оставался трезвым. После удовлетворения своей похоти, юноши дали девчонкам возможность привести себя в порядок. Валерий вызвался проводить подружек до автобусной остановки – он считал это важным. Ему хотелось сгладить вину друзей насколько возможно и уменьшить обиду девочек, но недоброе предчувствие его не подвело – через три дня всех ребят забрала милиция из той самой квартиры, где они собирались ежедневно, пока мать Романа отсутствовала, и где произошло изнасилование. Именно отец и мать не пострадавшей девочки настояли на одновременной подаче заявлений в милицию всеми родителями дочерей. Родители младшей девочки подозревали, что изнасилована и их тринадцатилетняя дочь, и что она скрывает это из-за стыда перед обязательным обследованием у врача гинеколога.

Троим друзьям дали по восемь лет лагерей, которые Валерий отсидел полностью, хотя не прикоснулся ни к одной из потерпевших. Подельники же вышли на известные «стройки народного хозяйства» немного раньше его, после указа в конце семидесятых годов, допускающего освобождение условно с обязательным привлечением к труду преступников, осужденных по тяжким статьям уголовного кодекса. Называлось это в народе еще с давних шестидесятых годов – освободиться на «химию». Предположительно, заключенных называли «химиками» потому, что они начали освобождаться при Хрущеве на строительство первых в стране предприятий химической промышленности. Раньше на «химию» выпускали только за легкие и средней тяжести преступления. Это не полная свобода, но и не лагерь. Жить надо было в общежитии с такими же «химиками», как ты, отмечаться вечером у милицейского коменданта и работать там, куда пошлют, но без охраны и на свободе. Советская власть с ее чрезмерно затратной «социальной» экономикой уже не могла привлечь на тяжелые и плохо оплачиваемые работы на крупных предприятиях страны вольнонаемных людей. Власть была вынуждена по традиции со сталинских времен направлять туда заключенных, но, как дань новому времени, освобождая их при этом досрочно, с обязательством весь оставшийся срок отработать там, где потребуется. За нарушения режима проживания и трудовой дисциплины условно-освобожденных работников немедленно возвращали обратно в лагерь досиживать срок.

Девочка, которую Валерий оберегал от друзей, не сказала на суде в его оправдание ни единого слова. Он предполагал, что, возможно, она боялась родителей или этому ее научили следователи. Две изнасилованные подруги показали, что с ними совершили по два половых акта, а кто из обвиняемых это сделал и сколько раз, они не могли точно определить из-за темноты в комнатах и стресса. Валерий говорил на следствии и на суде, что не трогал никого и лежал с самой молодой девочкой, которую все друзья сообща решили пожалеть. Дознаватели после задержания хотели Бурцева побить, чтобы он признался в изнасиловании, но он был готов к этому. Наслушавшись рассказов старших ребят-соседей по двору, которые по вечерам собирались на большой чугунной лавоч- ке, выкрашенной темно-зеленой краской, он усвоил, как себя следует вести на допросах. Валерий вскочил со стула, когда в кабинете стали собираться подозрительные, сердитые и крепкие ребята в штатском. Он решительно занял угол и громко сказал, что будет драться и кричать на всю милицию, если его, несовершеннолетнего, тронут хотя бы пальцем. Старший дознаватель не ожидал такого поведения от молодого человека и велел всем выйти, после чего Валерий спокойно заполнил собственноручно протокол допроса. Адвокатов для подозреваемых несовершеннолетних ребят никто не думал вызывать. Тогда это, наверное, не было безусловным требованием, и человек, похожий на защитника, впервые появился перед отправкой друзей из изолятора временного содержания в тюрьму. Безликий, для проформы, этот временный адвокат появился у прокурора на предъявлении обвинения и получении первой санкции на арест сроком на два месяца. Больше этого «защитника» друзья никогда не видели. Всех троих их впервые после задержания везли вместе от прокурора в тюрьму на старом, тесном, скрипучем автомобиле, вперемежку с двумя сержантами милиции, такими же высокими, как подследственные ребята. В заднее пожелтевшее от времени оконце с вертикальными решетками «воронка» Валерий видел, что после трех дней, проведенных ими в камере предварительного заключения в отделе милиции, весна словно проснулась. Было солнечно, и быстро начал таять снег. От бодрящего запаха весны и отсутствия свободы хотелось рыдать. Валерий знал, что за предъявленное обвинение ему и друзьям грозил срок от восьми до десяти лет – ни больше, ни меньше. Как каждый невиновный человек, он верил, что его непременно должны оправдать, и это позволило ему удержать слезы. Единственное, что его тревожило – это арест до суда вместе с друзьями, которые участвовали в изнасиловании и признались в этом.