– Можно? – попросил преподобный еще банку пива.

– Угощайся, – Костик поставил на импровизированный стол упаковку.

Преподобный жадно, словно не пил несколько дней присосался к банке, с каждым глотком возвращаясь в свои размеры. Когда же пустая банка полетела в угол, он стал совсем как новенький, будто в нем заменили батарейки. Отдышавшись, он продолжил речь:

– Народ избранный! – прогремел он на удивление громким голосом. – Народ избранный, Израиль. Моисей водил свой народ сорок лет по пустыни, пока не погиб последний из рабов, и только тогда, только полностью свободный народ Господь ввел в обетованную землю.

– Что?! – Костика словно ударило током. – Что ты хочешь этим сказать?

– Мы – народ избранный. В Земле, очищающийся от скверны. И когда придет час, когда последний из нас освободится от скверны, Господь выведет нас на Свет, туда, где звезды и небо, и где бушуют моря.

– Скажи, а ты видел звезды?

– Господь указал мне Путь в откровении своем. За семью печатями лежит он. И охраняют тот Путь страшные демоны и Огнеглазый змей, вечно ползающий по кругу за своим хвостом! Но когда пробьет час…

– Так ты знаешь дорогу?

– Путь лежит в сердце каждого.

– Ты знаешь дорогу! – Костик схватил его за грудки. – Признавайся, ты ее знаешь!

В глазах Костика появились безумные огоньки.

– Что ты собираешься со мной сделать? – завизжал преподобный.

– Ничего, если ты покажешь короткий путь.

– Но я не могу.

– Можешь.

– Но я…

– Ты принес это оттуда? – Костик сунул под нос преподобному табличку.

– Я… Не…

– Ты принес это оттуда! Говори! Или клянусь, я разрежу тебя на тысячи кусочков! – в руке Костика появилась опасная бритва…

– Оргазм. Оргазм, оргазм, оргазм… И кто придет первым. Как будто это самое главное. Оргазм. Звучит, как геморрой или ветрянка. В пятнадцать лет у меня был оргазм, с тех пор я чувствую себя лучше… Тьфу, – Женька поморщилась, словно эти слова действительно имели отвратительный вкус.

– Что читаешь? – поинтересовался Костик.

Женька показала ему обложку.

– Понятно.

– Ты так говоришь, как будто все уже прочитал еще в пеленках.

– Это привычка. Все почему-то сразу думают, что я дюже умный, и перестают…

– Умничать сами. Умный и умничать. Чтобы ты, и поставил эти слова рядом.

Костик натащил полный дом еды и книг, и теперь они читали, лежа на диване, как всегда голиком. Читали, пили кофе… Среди продуктов обнаружился кофе, и после нескольких экспериментов у Костика получился довольно сносный напиток. Периодически кто-то из них закрывал книгу, и… Это было сигналом, условным знаком. Перерыв на любовь. Они любили медленно, неторопливо, сыто, наслаждаясь каждым движением. И уж чего у них не было точно, так это гонки за оргазмом.

– Да, малыш, это наша идиотская стыдливость. Признав когда-то любовь грехом, мы никак не можем освободиться оттого, что делаем нечто постыдное каждый раз, когда… Особенно любят изгаляться авторы характерных книжек для детей старшего школьного возраста. Оргазм, пенис, вагина… Полная кастрация стиля. Такое впечатление, что вот-вот запахнет формалином и в класс войдет учитель анатомии. И это еще не худший вариант. Есть еще огненные жеребцы в конюшне страсти, цветок любви, жезл страсти и прочая пошлятина. Или мат. Они так себя и ведут. Слова очень четко определяют действительность, как бы там ни изгалялись поэты. Одни совершают фрикции, активизируя при этом эротическое возбуждение партнера методом… Другие трахаются, или имеют похотливых сук, и это еще самые приличные слова.

– И оргазмы, оргазмы, оргазмы… Подтвержденные дипломами и медицинскими показаниями.

– В таком случае, давай будем любить друг друга. Здесь и сейчас. Немедленно. И хрен с этими оргазмами. После секса я всегда чувствую скорее легкую досаду, как после хорошей книги. Всегда хочется продолжения. Особенно с тобой. С тобой я ощущаю себя кентавром. С тобой мы Яты. Именно Яты. Нет ни меня, ни тебя, а есть он – страшный зверь Яты, оглашающий криком окрестности и наводящий ужас на деревенских собак. Танец Яты при полной луне. И важно здесь каждое движение, каждый штрих, каждая мелочь. Но приходит финал, и мы с тобой распадаемся с обреченностью трансуранового элемента, и ты, бывшая часть меня, переходишь в автономное плавание. Я же продолжаю жить памятью единения, жить до востребования, жить…

– Может, ты не пойдешь?

Женька все—таки начала этот разговор. После кофе, после объятий и страсти, после тысячи других «после» она закурила сигарету, выпустила дым и задала вопрос, который висел над ними уже целую вечность с того самого времени, как…

– И в этом ты вся. В момент наивысшего доверия ты вонзаешь мне в спину булавку, не нож, а именно булавку, что чертовски больно, хотя и не смертельно, по крайней мере, ты так считаешь.

– Я боюсь за тебя.

– Я тоже боюсь за себя, но…