Сама мисс Джулия Баттон пребывала в блаженном неведении относительно недовольства сэра Сворда тем, что не смог сделать с помощью её посредства своего сына добропорядочным молодым человеком, платонических чувств мистера Клейсорна и равнодушия мистера Сворда. Находясь в Лондоне, она бы с большим удовольствием посещала театры, поскольку не видела ничего плохого в том, чтобы посмотреть на сцене то, о чем читала в книгах. Однако общество матери и сестры, а также небрежные сопровождения брата, приходившего в театр только для того, чтобы, обозревая ложи, найти себе очередную матрону, могущую поспособствовать ему материально, лишали её удовольствия. Она хотела в театре смотреть пьесу, а не демонстрировать себя, свои меха и драгоценности. Она хотела наслаждаться игрой актёров, а не заводить новые знакомства или слушать бесконечные сплетни. Однако свет, казалось, выбрал благопристойный предлог для своего времяпровождения. Да и сами актёры, привыкшие, что они только шумовой фон или визуальная отговорка, играли не слишком вдохновенно и правдоподобно. Потому разочарованная девушка каждый раз изобретала новые предлоги, чтобы не участвовать в семейных походах в театр. Отец прекрасно её понимал и не настаивал. Хотя он бы с большей радостью обсудил в ложе с Джулией пьесу, чем служил бы носильщиком ридикюлей или вееров жены и младшей дочери. Матушка несколько раз настойчиво зазывала её, но потом перестала прилагать усилия, «потакать капризам», как она говорила. «Если эта упрямица не хочет, я её упрашивать не буду. Её удел остаться старой девой. Ну и пусть. В конце концов, не могу же я заставить её веселиться и радоваться жизни? Или быть счастливой!» – разглагольствовала миссис Баттон, собираясь на очередной спектакль или приём. Джулия же была благодарна, что её оставили в покое. Она более рьяно стала посещать конторы нотариусов, коммерсантов, инженеров, биржи и бухгалтерии. Она интересовалась содержанием рабочих на предприятиях, в которые она вкладывала деньги с согласия отца, их медицинским обеспечением, зачастую заступая на место санитарок. Именно в эти моменты она и пересеклась с мистером Клейсорном, заслужив его признательность и уважение. Углубляясь в дела отца, она зачастую понимала лучше него, как обращаться с арендаторами, поставщиками, клиентами и потенциальными инвесторами, меценатами и спонсорами. Обнаружив в поместье отца залежи сукновальной глины, она уговорила отца заняться их разработкой. Ошарашенный отец долго пытался вникнуть в технические термины, экономические процессы и юридические фразы. Однако вскоре сдался, признав своё поражение в непонятных ему терминах и действиях. Его непомерно удивило, что его странная дочь как будто не испытывала затруднений при общении с механиками, строителями, мелиораторами, гидравликами, бухгалтерами, брокерами и поверенными. Она свободно сыпала юридическими формулировками с юристами, серьёзно кивала головой на разглагольствования механика, спорила со строителями и инженерами на каком-то совершенно непонятном мистеру Баттону языке. Разъезжая с дочерью, он испытывал адовы муки, предаваясь скуке. Но без него, вернее, его присутствия, его дочь не воспринимали как самостоятельную умную личность. Когда она приезжала одна и просила исправить какую-либо вопиющую глупость, её попросту не слушали, отмахиваясь от «глупостей недалёкой женщины, которая ничего не понимает в мужской работе». Вынужденная терпеть такое отношение, она лишь крепко сжимала губы и ехала обратно отрывать своего отца от созерцания очередного приплода его очередного четвероногого приобретения. Однажды Джулия предложила разводить собак на продажу или вывести новую породу, чтобы страсть отца приносила доход, потому что в ином случае она, страсть, не редко пробивала брешь в бюджете семьи. Однако, подхватив одного из очередных недавно рождённых щенков и прижав его к груди, как будто дочь его сию минуту продаст, он умоляюще принялся просить девушку, чтобы она выбросила эту идею из головы.

– Ты итак готова всё продать, – мрачно сказал он ей. – Ты просто помешана на деньгах. Чего ты ни коснись – у тебя всё сводится к подсчёту прибыли и убытков. У тебя нет сердца. Вместо него столбцы цифр. Оставь мне радость насладиться тем, кто от меня не требует думать о деньгах.

От подобных несправедливых слов Джулия не нашлась что сказать. Она лишь с удивлением смотрела на отца, нежно игравшего со щенком, и на её глаза наворачивались слёзы. Все её труды по вытаскиванию семьи из бедности, все её ухищрения, направленные на латание дыр в бюджете семьи, постоянно пробиваемые расточительным семейством, все её грандиозные планы по укреплению фундамента семейного благополучия – оказывается, всё это считается её меркантильностью, стяжательством и корыстью, её бездушностью и расчётливостью. Молча оттерев глаза, Джулия уехала в контору в Лондоне. Там она собрала все бухгалтерские бумаги со всех торговых, инженерных и брокерских контор и поехала к отцу, вернувшемуся в деревню. Так же, не говоря ни слова, она выложила перед ним всю эту макулатуру, присовокупив счета матери, брата и сестры с ужасающими цифрами, и уехала к очередной дальней родне далеко от дома. Месяц она не подавала о себе вестей. Месяц её отец пытался хотя бы разобраться в бумагах, переданных ему, месяц его одолевали кредиторы, грозя судом, процентами и скандалами. Месяц работники и рабочие требовали оплаты, которую Джулия благоразумно не выдала им, чтобы отец на себе почувствовал, что такое то, чем она занимается. Зато должники его сидели тихо, как мышь под метлой, стараясь не привлекать к себе внимания. По Лондону пошёл слух, что мистер Баттон разорился. Тут же его перестали приглашать на лисьи травли, что его весьма озадачивало, его жену и дочь в модные салоны, что вызывало их истерики и бесконечные слёзы, а сына в респектабельные клубы, что вызывало его глухое раздражение и недовольство. Под различными предлогами или вовсе без оных, соседи и знакомые отказывались от обедов с ними, что вызывало возмущение всей семьи подобным предательством людей, называвших себя их лучшими друзьями. Даже запланированный миссис Баттон бал не вызвал интереса, что привело оскорблённую женщину в состояние крайнего негодования, которое вылилось в очередной поток слёз и истерик. Счета росли, кредиторы свирепели, инвесторы нервничали, должники не объявлялись, знакомые исчезали, младшая дочь целыми днями лила слёзы, беря пример с матери, и грозилась покончить с собой, жена упрекала мужа в никчёмности и нерадивости, а сын угрожал выйти с пистолетом в тёмный переулок грабить прохожих. Утонувший в бумажном море мистер Баттон написал гневное письмо дочери, упрекая её в бессердечии и легкомыслии. На его требование вернуться и поправить дела, Джулия кратко отвечала, что накопленные ею скромные средства позволят ей спокойно жить и без помощи семьи, его, отца упрёков в стяжательстве и корыстолюбии. А что до самого семейства – она передаёт все дела в руки отца с достаточным для жизни капиталом. И поскольку отец считает её столь корыстной, что ей во всём видятся деньги, она предоставляет заботиться о семье ему – альтруисту и бессребренику. А она планирует удалиться от семьи и, возможно, уйдёт в монастырь. Джулия действительно начала задумываться о таком выходе. Имея знания, способность к обучению, таланты финансиста и организатора, которые она у себя вдруг начала обнаруживать, энергию воплощать задуманное в жизнь, настойчивость в достижении цели, она привыкла к тому, что в ней видели «всего лишь женщину». Но не ожидала, что родной отец, которого она любила и жалела, сочтёт её настолько испорченной. Она искала затворничества, чтобы отдохнуть, предаться слезам и грёзам. Но не была уверена, что сможет быть затворницей, посвятившей себя только богу, всю жизнь. Отец же её по прочтении её ответа впавший в гнев от непочтительности и дерзости дочери, хотел было кинуться к поверенному, чтобы лишить её наследства. Однако хмурый поверенный пришёл к нему сам. И оказалось, что лишать и нечего. Все деловые переговоры вела Джулия. Все дела велись от имени мистера Баттона – а как иначе? И в отсутствии Джулии некому было разбираться в хитросплетении финансов и бухгалтерии. Мрачный поверенный, издёрганный инвесторами, кредиторами и строителями, вознамерившимися все скопом получить обратно свои деньги, наслушавшись сплетен о разорении мистера Баттона, предрекал полное разорение – ещё более страшное, чем тогда, когда Джулия только начинала вникать в финансы семьи. И умолял помириться со строптивой дочерью, на которой, как ни крути, держится благополучие семьи. Испуганный мистер Баттон с недовольством согласился. И, оседлав свою лучшую лошадь, поехал уговаривать дочь одуматься, не подумав, как она сможет вернуться назад.

Таким образом, и мистер Сворд, и мисс Баттон повели себя совершенно одинаково, доказывая своим семьям, что они им нужны: несмотря на разницу в темпераментах, они предпочли бессмысленным уговорам самоустранение, чтобы семейства на деле, а не на словах ощутили их нужность.

Пока мисс Баттон впадала в депрессию, а мистер Сворд искал себя в лондонских трущобах, жизнь шла своим чередом. Артур Баттон, неожиданно для всей семьи, закрутил страстный и болезненный роман с некоей итальянской аристократкой. Страстный, потому что он полюбил в первый раз в жизни и панически боялся потерять свою сеньориту Франческу. А болезненный, потому что упомянутая сеньорита имела весьма сурового брата, осведомлённого о похождениях Артура и его склонности жить за счёт женщин. Он не верил в серьёзность чувств и поступков молодого человека, не имевшего постоянного дохода, но смогшего обзавестись весьма легкомысленными и обременительными знакомствами. Единственным достоинством итальянских аристократов была непривычная красота сестры, гордость её брата и древность их рода. Правда, где-то в Италии существовал отчим, который прибрал к рукам небольшое состояние сеньоров Кавальо. Но это предпочиталось не обсуждаться. В придачу мистер Баттон вовсе не жаждал приобрести нищую невестку. А миссис Баттон прямо зеленела от злости, когда видела её на приёмах, поскольку живость итальянки среди чопорных англичан не всем казалась шокирующей и неуместной. Некоторые молодые люди, пресыщенные лицемерными и жеманными соотечественницами, находили пикантное удовольствие в оставлении условностей и разговоров намёками и иносказаниями. Сеньорита Франческа не боялась смеяться от души, когда смешно, язвила, когда ей казалось, что надо поставить человека на место, и громко требовала вина, когда разливали чай. Матушки дочерей на выданье считали её грубой, невоспитанной и неотёсанной. Артур Баттон же видел в ней идеал женщины: красивая, страстная, смелая и в тоже время романтичная и нежная. Он не оставлял её своими ухаживаниями, за что не один раз бывал вызван на дуэль её братом. Но это не останавливало его. Оправившись от ран, он возобновлял свои попытки завоевать её. После очередной дуэли, когда пуля рассерженного брата уложила его в горячке в постель, он узнал, что брат и сестра покинули Лондон из-за угроз мистера Баттона привлечь итальянца к суду, буде его сын умрёт. По его выздоровлении молодые знакомые рассказывали Артуру, с каким отчаянием и слезами сеньорита Франческа покидала Лондон, какие бурные сцены между ней и братом происходили, когда она хотела навестить раненого. Некоторые втайне упивались неподдельным горем молодого человека, лицемерно утешая его.

Едва оправившись, молодой человек кинулся в Италию догонять свою возлюбленную, и в первый раз его издёрганный последними событиями отец не получал от него писем с требованием денег. Только уверения в своей любви к итальянке и мольбы к отцу полюбить её так же, как он. Своим сёстрам он написал только раз, получив в ответ от Милисент письмо, полное пустопорожней светской болтовни, описания своих успехов, драгоценностей, нарядов, пошитых ей, и празднеств, на которых она побывала. Излияния души брата она проигнорировала полностью. Джулия же весьма мягко пожурила своего старшего брата, призывая его вернуться и исполнить свой долг относительно семьи: жениться и продолжить род, а не предаваться безумству страсти, доставлявшей ему одни огорчения, страсти, которая всё равно ни к чему не приведёт. Больше сёстры писем от него не получали. Весьма встревоженный отец звал его обратно, обходя молчанием сеньориту Франческу. Миссис Баттон была довольна: соперница была изгнана из салонов и балов. Что же до сына, она считала, что он достаточно вырос, чтобы ездить, где ему вздумается.

Потом до них стали доходить слухи о какой-то совершенно авантюрной и жуткой истории, связанной с наследством итальянцев. Приезжавшие из Флоренции и Падуи, Венеции и Рима англичане, не скрывая брезгливости, но внутренне наслаждаясь пикантностью ситуации, рассказывали, что сеньорита Франческа взяла на себя роль Мессалины, и довела собственного отчима до того, что он чуть не взял её силой однажды. Сговорившийся с ней брат появился тогда вовремя и пригрозил судом за инцест, если тот не вернёт всё то, что присвоил. Отчим пообещал, но, придя в себя, подал в суд за угрозы и вымогательство. В суд подала и Франческа за домогательства, нарушение воли завещателя и ненадлежащее исполнение своих обязательств душеприказчика и опекуна несовершеннолетних пасынка и падчерицы. Суд тянулся долго, вставая то на сторону сеньориты Франчески, то на сторону её отчима. Пока однажды отчим не исчез. Поддерживать его претензии было некому, и сеньориту Франческу на время оставили в покое. Долгое время об отчиме не было ничего слышно, пока его не выловили однажды у берегов Сицилии. И, поскольку на теле, кроме истощения не было видно ничего подозрительного, что свидетельствовало бы о его убийстве, а местность, где его нашли, славилась агрессивной вспыльчивостью и крепкими семейными связями, то полиция быстро решила, что мужчина просто оступился, гуляя в темноте, и утонул. То, что исчез он за много миль от того места, где был найден, не подавал о себе всё то время вестей, а найден был болезненно похудевшим, решили не учитывать, хотя его многочисленная родня и настаивала уделить больше внимания этим подозрительным фактам, рассчитывая на его состояние. Но, занимаясь делами покойного, выяснились такие нехорошие вещи, что одним недовольным родственникам заткнули рот другие, а сеньорита Франческа и её брат получили всё то, что им причиталось, сделавшись не только одним из уважаемых семейств, но и довольно богатых, окружённых щекочущим нервы ореолом интриги, тайны и романтики. Вокруг сеньориты Франчески сейчас же появились толпы поклонников, а её брата стали одолевать девицы и женщины всех мастей в надежде заполучить его в мужья. Но суровый молодой человек ввёл в своё итальянское общество Артура и благословил его брак со своей сестрой, что вызвало неподдельное изумление его английских знакомых. Возвращаясь домой, они выдумывали самые невероятные вещи, договариваясь до того, что Артур похитил итальянского отчима, заморил его голодом и убил, за что получил руку сестры. Доля правды в этом была, потому как всегда противившемуся браку Артура и сестры сеньору Джованни незачем было соглашаться на него безо всяких оснований. Слухи долго витали вокруг семьи, порождая фантастические домыслы, что закрыло двери некоторых домов перед ними. Но Артур и Франческа были поглощены друг другом: Артур даже перешёл в католичество, чтобы заключить брак с обожаемой Франческой, что вызвало неподдельное бешенство его отца, обычно всегда флегматичного и добродушного. Милисент жаловалась, что её не позвали на свадьбу, изводя своими претензиями весь дом, а Джулия написала только «желаю счастья», присовокупив чек на довольно приличную сумму с пометкой, что это свадебный подарок от неё. Когда её отец узнал об этом, он вторично впал в бешенство, и с ним случился удар, уложивший его в постель. Ухаживать за ним было предоставлено старшей дочери, поскольку Милисент заливалась слезами каждый раз, когда заходила в его комнату, раздражая своими истериками всех вокруг, а миссис Баттон была в постоянном раздражении, что вынуждена была из-за болезни мужа ограничивать своё весёлое времяпровождение. Она и младшая дочь просто уехали в Лондон, оставив все заботы на Джулию. Однако через несколько месяцев к ней присоединился её брат с женой, чья самоотверженная преданность, доброта и живость растопили сердце старого мистера Баттона, и он признал свою невестку и её ребёнка, который уже начал формироваться в чреве молодой женщины. Сам Артур стал степенным и солидным мужчиной, с досадой вспоминавшим своё юношеское поведение. Он принялся помогать сестре в её работе, хотя, как и отец, мало что понимал в терминах и бумагах, охотно предоставляя свою персону, подпись и веское слово к её услугам. Они, правда, не стали задушевными друзьями в силу сдержанности характера Джулии и ещё помнившего и стыдившегося своего легкомысленного прошлого Артура, но начали лучше понимать друг друга. Вскоре их навестил брат госпожи Франчески, сеньор Джованни Кавальо, который бесповоротно влюбился в одну из соседок Баттонов – нежное и трепетное создание хрупкого телосложения с волосами цвета спелой пшеницы, кротким характером и тихим голосом. Его мрачные и немногословные ухаживания беспокоили и пугали семью девушки, но, казалось, не тревожили саму девушку. Его настойчивая преданность заставила смириться родственников, которые были рады избавиться от обузы: девушка была младшей в не слишком богатой семье. Таким образом, бурные события, обрушившиеся на Джулию, её семью и вокруг неё, как будто стали проходить. Её мать и сестра развлекались, отец угасал, сама Джулия вела дела семьи, брат стал ей незаменимым помощником, его жена ждала первенца. Жизнь вошла в спокойное русло к большому облегчению девушки, которая очень не любила перемен и потрясений, в которых ничего не понимала или на которые не могла повлиять.

Однако долго наслаждаться покоем ей было не суждено: миссис Баттон, видимо в помрачении ума, влюбилась до потери чувства реальности в юнца, на двенадцать лет моложе неё. Поздняя любовь её вызывала насмешки в обществе и многочисленные сплетни и фантазии. Миссис Баттон засыпала его подарками, пока прознавшая про то Джулия не положила этому конец, ограничив её доступ к деньгам. Однако миссис Баттон имела свой капитал, вовремя унаследованный от очередной дальней родственницы. Хранимый заботами Джулии, он теперь таял, как снег по весне: миссис Баттон не жалела денег на своего любовника. Она ездила с ним на воды, чему свет не был удивлён, поскольку болезненное состояние мистера Баттона не было тайной и наличие любовника никого не шокировало в этой ситуации. Она постоянно писала и посещала предмет своей страсти. Её опрометчивое поведение не замедлило принести плоды: несколько недель по утрам она весьма плохо себя чувствовала, жалуясь на тошноту и головную боль. Потом обнаружила, что ей стали тесны платья, а ноги стали безобразно отекать. Тревожные подозрения Джулии подтвердились: мистер Клейсорн констатировал беременность. Миссис Баттон была в восторге: она родит любимому человеку его ребёнка. Большего счастья для неё не существовало. Однако молодой альфонс вовсе не жаждал иметь потомство в своём столь раннем, по его мнению, возрасте. Да и сама миссис Баттон давно утомила его своей собачьей преданностью, удушающей любовью и вспышками ревности. Не любивший раньше, он не знал, как отделаться от неё теперь. Его развязное и грубое поведение, ночные загулы с друзьями и не обременёнными моралью женщинами ранили миссис Баттон. Она устраивала скандалы и сцены ревности, которые заканчивались её слезами, мольбами о прощении и страстными просьбами не оставлять её. На что молодой человек хлопал дверью и продолжал кутежи и попойки.

Однажды, после бессонной ночи ожидания миссис Баттон невольно подслушала разговор своего молодого любовника с парой-тройкой его друзей. Они вернулись с очередного кутежа и намеревались продолжить пирушку, полагая, что её нет дома. Циничные высказывания альфонса, уставшего от своей немолодой любовницы, язвительные и жёсткие обсуждения её внешности, привычек и поступков, насмешки над её любовью потрясли миссис Баттон настолько, что с ней случилось нервное потрясение и как следствие выкидыш, а она сама впала в горячку на долгие недели. На руках Джулии было уже двое болезных. И капризная младшая сестра, которая не понимала, почему, не будучи больной или проштрафившейся, она обязана сидеть дома. Однажды в присутствии брата и сестры она, разразившись очередными рыданиями, прокричала, что сбежит с первым же попавшимся офицером или джентльменом. На что её брат, подойдя к ней вплотную, влепил ей звонкую оплеуху. А, когда она потрясённо замолчала, приложив руку к щеке и хлопая большими и влажными глазами, в которых не было ни одной мысли, он пребольно взял её за ухо и, приблизив к ней своё лицо, глядя в эти самые глаза, тихо сказал:

– Только попробуй выкинуть такую позорную штуку – я сам найду тебя, где бы ты ни пряталась, и убью.

Его тон был серьёзен, глаза холодны, а пальцы, державшие ухо Милисент, совершенно не дрожали. Задрожала сама Милисент. Наслушавшись домыслов в обществе об участии Артура в способе возвращения наследства его жены, она поверила, что брат сделает то, что говорит. Очевидно, нравы итальянцев, их горячая кровь, ревностное отношение к целомудрию девушки, пристрастие к кровавой мести и всё прочее наверняка не могли не сказаться на нём. Джулия, которой он рассказал правду о своих действиях, весьма решительных и печальных, удивлена не была. Она одобряла поведение брата по отношению ко вконец распоясавшейся и разбалованной сестре, которой не было дела ни до кого и ни до чего, кроме своих удовольствий. Переведя взгляд с брата на сестру, Милисент увидела мрачное удовлетворение на уставшем лице сестры и жгучее желание отходить её, Милисент, розгами по мягкому месту. Она надулась и на время перестала устраивать истерики и напоказ лить слёзы. Она затаилась, строя разные планы и мечтая о мести.