Шрифт:
– Прошу прощения… – журналистка смущается, – можно вопрос?
– Пожалуйста.
– Ходят слухи… что вы добились своего богатства… гхм…
– Смелее.
– Не… не совсем честными…
Журналистка краснеет. Шаряев смеется.
– Еще одна отговорка тех, кто не может заработать сам. Правильно, кто признает себя неудачником? Чем признаться себе, что ты лентяй и тупица, лучше сказать, что твой сосед разбогател, потому что кого-то ограбил. Или, еще чего хуже, продал душу дьяволу.
Смех в зале.
– Что смеетесь, а я слышал и не такие версии происхождения моего богатства… Беда в том, что люди в наше время разучились работать…
Тетя Тротт и кошка Сели у окошка, Сели рядом вечерком Поболтать немножко…– Чешир! Чешир вылез!
Это Нинка кричит, бежит по улице, где над площадью высунулась усатая морда Чеширского кота, люди достают телефоны, щелкают, Шаряев пытается утихомирить супругу, да не кричи ты, кота спугнешь. Гид снова улыбается во все тридцать два или сколько у него их там, кивает, ничего, он у нас привык…
Нинка кормит Чешира с руки сухариками, Нинка, полная, дородная, да разве на такой Шаряев женился…
Шаряев прислоняется к стене.
Вспоминает.
Шалтай-Болтай Сидел на стене, Шалтай-Болтай Свалился во сне…Шаряев оглядывается.
Никого нет.
Да и кто будет здесь, в захолустье в поздний час. Вроде никого не должно быть, разве что высунется из кустов лохматая рожа, м-м-мил-л-лч-ч-ч-ч-ек-р-р-у-б-л-ля-н-н-не-б-б-б-будет?
Нет.
Никого нет.
Шаряев рисует на перекрестке пентаграмму, зажигает свечу.
Колет себе руку, темные капли падают в середину пентаграммы, Шаряев думает, правильно ли делает, тут, может, глубже резать надо, только если глубже резать, так можно потом и до больницы не добежать.
Шаряев ждет.
Играет кот на скрипке, На блюде пляшут рыбки, Корова забралась на небеса…– Ты чего, заснул?
Это Нинка. Шаряев стряхивает с себя воспоминания, оглядывается, где он, кто он, а вот, в ресторане Хаккасан, Нинка поправляет, да не Хаккасан, Хэкесен, Хэкесен, Шаряев отмахивается, какая разница.
Блики на стенах.
Полумрак зала.
Что-то мелькает за решетчатыми стенами, не пойми, что. Шаряев смотрит меню, утка по-пекински, утка по-пекински на блине, жасминовый чай курил органические свиные ребрышки, это еще что… Да, постарались переводчики. Шаряев пытается представить себе чай, не может, почему-то сразу видится гусеница, которая курит кальян. Нинка жрет, куда столько можно жрать, ладно, жри, жри, черт с тобой, Шаряев в следующий раз с какой-нибудь юной ланью сюда поедет, с Анжелой той же самой, только про Анжелу молчок, про то Нинке знать не надо…
Знаешь буквы а-бэ-це? Сидит кошка на крыльце……снова наваливается нестерпимая боль, Шаряев сжимает голову в ладонях. Хочется кричать – пусти-пусти-пусти, только если так закричать, он уйдет.
Этот смотрит в душу. Холодно, пристально. Кивает.
– Хорошо. Всё будет исполнено.
Шаряев не верит себе, неужели вот так просто, звездочку на земле нарисовал, вызвал, попросил, и на тебе, денег до фига, хоть сейчас иди, дом покупай, хоть сейчас иди, джип покупай, что там еще хотел… Нет, не бывает так, должен он что-то потребовать взамен, должен…
Шаряев спохватывается:
– А… срок договора какой?
– Я заберу тебя с тринадцатым ударом часов.
– Э-э-э… с двенадцатым?
– С тринадцатым.
– Но… так не бывает.
Этот в ответ фыркает, отвечает что-то вроде – не бывает, так не бывает…
Дуйте, дуйте ветры в поле, Чтобы мельницы мололи…– …а мы с вами подходим к домам, построенным еще в шестнадцатом веке. Эти дома особо охраняются государством, создан городской заповедник домов.
Шаряев оживляется:
– Заповедник?
– Ну да. Охота на дома строжайше запрещена, карается законом…
Нинка хлопочет, ой, ты погляди, красотища-то какая, слушай, мы этот дом себе купим, и жить будем. Шаряев пытается утихомирить супругу, слышала, что сказано было, дома охраняются… Нинка обижается, ну м-и-и-и-ленький, ну хочу-хочу-хочу, Шаряев разводит руками, а я что могу сделать, я еще земной шар целиком не купил, чтобы законы свои устанавливать…
Ничего.
В следующий раз Шаряев сюда с Анжелой поедет. Или с Эллой. Которой колечко с сапфиром купишь, и Элла за тобой хоть на край света поедет.