С Пинегиным мы познакомились на посвящении. Он учился тогда на четвертом курсе и нам казался уже совсем взрослым человеком. Подурачились мы тогда, конечно, от души, кажется, я на том посвящении выпил больше, чем за всю жизнь до этого. Впрочем, это все было только прологом к веселой факультетской жизни, которой в то время заправлял Алексей. Мои родители, отправляя меня поступать в университет, надеялись, что я не буду жить в общежитии, но в полной мере избежать мне этого не удалось. Любой нормальный студент, только что вырвавшийся из-под опеки родителей, попадает в самый водоворот студенческой жизни. И уж если ты не идешь в общежитие, рано или поздно оно придет к тебе само. Особенно на первых курсах, когда молодежь еще ничего толком не понимает.

В постоянном бардаке я прожил до четвертого курса, потом компании постепенно стали рассеиваться. К этому времени группы на потоке сильно поредели: ушли те, кому дисциплина была не интересна или чересчур сложна. Так часто случается: те, кому учиться интересно, не замечают сложностей в учебном процессе. Но учеба была не единственной причиной – только в нашей группе две девушки ушли в академический отпуск по беременности. Несколько ребят просто исчезли, один забрал документы в середине семестра – нужно было обеспечивать молодую семью, которая так невзначай свалилась ему на голову. Впрочем, он, когда я видел его в последний раз, как всегда улыбался и говорил, что устроился на кулинарные курсы в какой-то техникум, в общем – без работы не останется. Не менялся только Леха – он по-прежнему устраивал посвящения и заправлял на всех факультетских вечеринках, бегал за первокурсницами (или это они за ним бегали, я тогда не хотел разбираться). Время от времени мы, как и все нормальные студенты, собирались в кино или у кого-нибудь на квартире (обычно у меня), чтобы выпить пива и до хрипоты спорить обо всем на свете. И все было легко и просто, пока в нашу жизнь не ворвалась Катя.

Понимая однажды, что жизненный опыт, накопленный в юношестве под патронажем семьи, не может быть ответом на самые животрепещущие вопросы, человек обращает взор на таких же потерянных и вопрошающих, как он сам. Перед ними стоят одни и те же вопросы, они близки, как товарищи по несчастью. Но постепенно этот мировоззренческий коммунизм приводит к накоплению собственных, лично выстраданных ответов, которыми ни с кем уже не поделишься. Тем не менее, кровь, которой пишутся эти ответы, взывает к другому человеку. Расписываясь ею, человек становится слишком слаб, чтобы выносить тяжесть своих знаний в одиночку. Вот и у нас подходил к концу период первичного накопления капитала – каждый начал заглядываться в свою сторону: Кривомазов искал работу, Серега – барабанщика для своей рок-группы, ну а я по-прежнему искал смысл жизни. Свой смысл друзья нашли раньше меня: разве что Леха всякий раз многозначительно посмеивался над всеми нами. Он появлялся не часто, да и мы перестали видеть в нем непреложный авторитет и по большей части разговаривали с ним, как с равным.

Опасность мы почуяли только через три дня после того, как, изрядно захмелев, Колесников рассказал ему о Кате. Сначала Леха долго смеялся, потом попросил показать ему пассию Сергея, а еще через пятнадцать минут во всеуслышание заявил, что Колесникову пора, наверное, жениться, и поэтому он применит все средства, чтобы свести его с Катей. На какое-то мгновение воцарилась тишина: Кривомазов сердился на нас – ему все эти разговоры были уже поперек горла; о моих переживаниях, конечно, никто не знал, но растерянно глядя мне в глаза, Колесников понял, что мы испугались одного и того же. Он сдвинул брови и коротко покачал головой:

– Нет, Лех, я уж как-нибудь сам, – твердо заговорил он, – знаем мы тебя. Тебя я к ней и на пушечный выстрел не подпущу.

Леха, впрочем, не заметил перемены в обществе. Он был по-прежнему весел и продолжал подтрунивать над Серегой, пока все не разбрелись спать. Сон не шел, но не мне одному не удавалось заснуть, Колесников тоже постоянно ворочался и вздыхал. Страсти улеглись только к утру, тема была закрыта, а мы с Серегой про себя надеялись, что Алексей не принял вчерашний разговор всерьез. Но он после таких вечеров был загадочнее сфинкса: пил чай и был подозрительно молчалив. Сашка покинул наше общество с самого утра, как только проснулся. Мы, впрочем, к этому уже привыкли – он к тому времени уже месяц где-то работал.

Так, собственно, все и началось. Тогда я познакомился с Пинегиным второй раз: все, что раньше нас в нем веселило, что мы принимали в нем за чудачество или странность, теперь стало по-настоящему опасным. Но кошка пробежала в нашей компании еще и между мной и Серегой, с тех самых пор мы перестали друг другу доверять и постепенно стали отдаляться. Правда, по иронии судьбы разбежаться просто так мы не могли. В какой-то момент центр притяжения компании сместился: мы по-прежнему вращались в одной плоскости, но уже вокруг другого солнца.

* * *

Через три дня после того злополучного разговора к нам в университете подошел Алексей и с улыбкой спросил, покажем ли мы ему пассию Колесникова. С этого дня, пожалуй, по-настоящему и начались все наши хождения по мукам. Колесников довольно резко ответил, что это уже не смешно, но Леха снова сделал вид, что не замечает его интонаций. Он улыбнулся и сказал нам, что если мы не хотим, он справится и без нашей помощи. И был таков. Серега еще долго скрипел зубами, а мне попеременно было смешно и грустно: в конечном счете, Колесников прекрасно знал, с кем он имеет дело. А с другой стороны, мы хоть и были с ним товарищами по несчастью – делиться этой проблемой друг с другом не спешили. В тайне мы надеялись, что Леха не сможет произвести на Катю особого впечатления.

Но все вышло до смешного иначе: в один прекрасный день Леха, будто невзначай встретив нас в коридоре, сказал, что может познакомить нас с Катей, как ни в чем ни бывало. Мы долго гадали, как у него получилось познакомиться с ней раньше нас, а он дразнил нас, делая вид, что ему совершенно это не интересно. Но, в конце концов, мы достали его своим нытьем, и он объяснил, что познакомился с Катей еще летом на университетском форуме.

– Есть вообще хоть одна первокурсница в университете, к которой ты еще не подкатил? – выпалил Колесников.