– Мы с супругой прибыли ещё вчера вечером, – Рихтер положил руку на плечо жены. Адель словно сжалась. Она ведь раньше была смелой девушкой.

– Я могу вас поздравить. Адель сказала, что ваша дочь здорова.

– Да, – улыбка стала ещё более натянутой, он хотел сына и, конечно, винил жену, что родилась дочь, хотя пол ребёнка во многом зависит именно от отца, – милое дитя.

– Могу я как-нибудь заехать к вам, – Харальд улыбнулся, видя, как сильно зять хочет сказать нет, – хочу увидеть малышку.

– Да, конечно, когда пожелаете, – Рихтер уселся за стол рядом с женой. Харальд занял своё место справа от Гринхильды. Он бросил взгляд на старинные часы. Скоро должен спуститься отец. Он всегда ужинал в одно и тоже время. Больше никого нет. Спускаться к ужину позже него означает навлечь на себя немилость, из семьи на такое никто бы не решился. Часы отбили девять часов, и на лестнице послышались тяжёлые шаги. Хильдегерд фон Рейденберг вошёл в зал с последним ударом. Он окинул собравшихся надменным взглядом, в котором явно читалось презрение. Харальд опустил голову и стиснул под столом салфетку так, что побелели костяшки пальцев. Расслабиться, позволить воздуху и свету проникнуть в тебя, почувствовать поток энергии. Соединить кончики пальцев, ладони образуют сферу. Очистить разум от гнева. Тёмная волна схлынула также быстро, как и появилась. Харальд заметил, что Гринхильда также держит соединенными кончики пальцев под столом. Этот приём они с ней выучили вместе. Вычитали в одной из старых книг. Как же часто он им помогал. Харальд незаметно улыбнулся.

Ужин проходил в полном молчании. Тяжёлом и привычном. Адель почти не ела, опустив голову и уткнувшись взглядом в тарелку. Рихтер слишком налегал на вино. Гринхильда ела аккуратно, начав с гарнира. Это значило – надо поговорить. После ужина. После десерта женщины удалились. Адельхайт была совсем бледной и Гринхильда поддерживала её. Мужчины перешли в соседнюю комнату. Приглушённый свет, холодные бутылки с вермутом, сигары. Место, где женщинам нечего было делать. Харальд опустился в кресло рядом с камином, Рихтер выбрал то, что стояло в тени, отец остался стоять.

– У тебя проблемы на службе? – отец постарался перехватить взгляд Харальда, но тот упорно смотрел в огонь. Вот, значит, как. Нет влиятельных друзей, не очень престижное место, не самый высокий чин. И это значит проблемы? Нет, жаловаться тоже нельзя, это вызовет лишь презрение.

– У меня нет проблем, служба меня устраивает, – снисходительная улыбка, обращённая к огню. Презрение, мелькнувшее в глазах отца. Да, у меня нет амбиций, а твои мне не интересны. У тебя достаточно детей, их и используй.

– А как у вас дела, герр Рихтер? – выбрал он новую жертву. Рихтер, думавший о чём-то своём, вздрогнул. Хильдегерд неодобрительно скривился, он не переносил трусов.

– Мои дела идут в гору, герр Хильдегерд. Недавно я был представлен… – Рихтер увлечённо рассказывал о своих удачах и новых связях. Всё казалось идеальным. Отец самодовольно улыбался, а Харальд думал, что голос зятя звучит до неприятного фальшиво.

– …Государственный аппарат, работающий как часы, верность людей своей стране – вот залог её величия и процветания. Наш народ – избранный! Представители чистой расы стоят выше всех других, с позволения сказать, людей! И мы приведём эту страну к небывалому величию! – от волнения Рихтер вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате. Отец слушал его с одобрением и интересом. – Армия призвана очистить этот мир от всего лишнего, несовершенного, нечистого! Именно мы должны сделать это! Харальд, вы ведь понимаете, о чём я? Ведь вы взяли на себя благородную миссию бороться со скверной в самом мерзком её проявлении! – Харальд несколько удивлённо посмотрел на Рихтера, тот, похоже, уже был изрядно пьян, и ничего не заметил. – Скверна должна быть уничтожена, изведена под корень! Как бы глубоко она не проникла! Чистая раса – основа и сила страны! Наделённая властью, она приведёт её к истинному величию!

Рихтер, самодовольно улыбаясь, уселся в кресло. Отец одобрительно кивнул и взял сигару. Его взгляд, обращённый к Харальду, потеплел и выражал больше одобрения. Он должен был быть благодарен Рихтеру за это, но что-то его насторожило. Звучание голоса, пафосность фраз, вызов, прозвучавший в словах, которые и так часто используются пропагандой? Эти слова… ни в чём не расходятся с линией правительства, но звучат как что-то новое. И чего-то не хватает в них, чего-то, что никогда не произносится, но подразумевается. Мы должны очистить страну от скверны. Что же ты имел в виду? Повстанцев, несогласных, людей с нечистой кровью? Как бы глубоко она не проникла. Это был намёк на что-то конкретное? На кого-то у власти, кто не относится к чистой расе? Невозможно.

– Ты плохо себя чувствуешь, Харальд? – голос отца вывел его из задумчивости. Видимо, действительно устал.

– Нет, просто задумался над словами герра Рихтера. Вдохновляющая речь. Я благодарен, что вы меня так высоко цените, – Харальд чуть поклонился в сторону зятя, – но теперь прошу меня простить. Я ещё не успел разобрать вещи. Уже поздно.

Харальд встал и направился к выходу. Он ужасно устал, но не имел права показать это. Не имел права проявить слабость. Не сейчас. Не перед этими людьми. Время ещё придёт. Нужный человек ждал его. Человек с вопиюще нечистой кровью, без родословной, а до недавнего времени и без имени. Настолько не вписывающийся в рамки, что подлежит уничтожению. Не отдам. Он мой.

Ключ не хотел поворачиваться в замке. Наконец, дверь открылась. Тихо. Как же здесь тихо. Он появился бесшумно. Приблизился вплотную, сжал тонкими пальцами ремень, заглянул в глаза. Его грех, его безумие, его спасение. Мягкие, чуть солоноватые губы. Ты не даёшь мне сойти с ума, не даёшь потерять себя. Не даёшь стать винтиком военной машины. Ты этим меня убиваешь.

Харальд отстранился. Не сейчас. Он слишком устал. На юноше была только рубашка, его рубашка. Она была ему велика, но вещей Нэля он намеренно с собой не взял. Харальд обогнул юношу и направился в ванную. Закрыл дверь перед самым его носом. Стоя под горячими струями дезинфицирующего душа, Харальд, наконец, смог расслабиться. Вода смывала с его кожи взгляды отца, слова Рихтера, подозрительность, разлитую в воздухе. Ему ещё надо было поговорить с сестрой. Нэль. Он стал уверенней, получив имя. Или просто слишком напуган? Страх, делающий смелее, толкающий на то, на что раньше бы не решился, чего бы не посмел.