Шрифт:
Потом он лежал рядом с ней и отдыхал, как отдыхает приятно утомленный заплывом пловец, чувствуя почти мраморную прохладу и гладкость ее бедра и слушая ее спокойное ровное дыхание – дыханье набегающих морских волн. Во всем теле светлая лазурная легкость не напрасно растраченных сил и отдаленные подземные сотрясения – предчувствие наступления новой близкой грозы. Он любовался изгибом шеи, волной ее волос, ресницами… и когда она открывала глаза, смеясь и глядя на него, руки сами снова тянулись к ней, ноги переплетались…
…Потом проступала обстановка квартиры: окно с торчащим фонарным столбом и хитрой терпеливой вороной на нем, потолок с пятнами отвалившейся штукатурки, фикус на подоконнике, стол с початой бутылкой коньяка, ржавым чайником, и гулкий звук далекого поезда, обозначал бесконечность пространства…
– Давай поедем на море! – однажды сказал он ей, наверное, из-за неосознанного желания сделать рай непрерывным, взаимоотражаемым.
Она подошла к окну и полушария ее искупали несовершенство окружающего мира, чему не мешала даже известная лишь ему оспинка – след перенесенной в детстве ветрянки, встала около фикуса и рассмеялась:
– Одиссей, а ты знаешь, что за окном уже зима!?…
– Ну и что, – сказал он. – Значит, поедем зимой!
3. Рождество
В том году под лютеранское Рождество море в Таллинне не успело замерзнуть. Это стало хорошо видно, когда они достигли обзорной площадки с видом на Нижний Город, облюбованной местными художниками. День выдался для здешней зимы на редкость ясный, сияло безоблачное солнце, снег колол глаза, небо сине-голубое через смутную дымную полосу размытого горизонта переходило в другую, нижнюю свою часть, более густую и синюю, в которой дирижаблями висели несколько сухогрузов с тепло-коричневыми боками, и с фантастической легкостью театральной декорации плыл, медленно летел над острыми крышами Старого Города, его стенами и башнями, дымками от редких уже торфяных печей, за шпилями храмов и за силуэтами портовых кранов, огромный, будто вырезанный из белой бумаги, лайнер-паром «EESTLANE», прибывший из Швеции.
Он не стал покупать поделок у художников, предпочитая реальное чудо изображенному для продажи… а главным чудом была Она, которая стояла рядом – с открытой головой, рассыпанным по плечам волосами, глубокими темными глазами на бледном лице и чуть покрасневшим на зимнем ветру носиком, который она прятала в намотанный вокруг шеи черный с красными цветам павловопосадский платок.
4. Лестница
Иногда в самые счастливые минуты на глаза ее вдруг набегали слезы.
– Почему ты плачешь? – поражался он. – Ведь нам сейчас так хорошо!
– Оттого и плачу, что слишком хорошо, и все это когда-нибудь кончится, а вырывать придется с сердцем!
– Зачем, зачем ты так говоришь! Что за глупости! – ведь все зависит от нас. Ведь это же какой дар! Какая редкость – наша любовь взаимная, мы любим друг друга! Ведь так?
– Все это майя, – качала головой она. – Все пройдет…
Ах, как было просто не любить раньше, просто встречаться с мужчинами.
– Выходить блядство лучше, чем любовь? – усмехался он, внутренне зверея.
Она замыкалась. Возникал скандал.
– Ты никогда не станешь мой…
– Послушай, даже если нам и предстоит расстаться, зачем портить эти и без того редкие минуты? Ведь потом никогда ничего подобного не будет ни у тебя, ни у меня… Это же глупо, не мудро…
Конец ознакомительного фрагмента.