– С Калистом что-то происходит, – сказала баронесса, вытирая слезы.

– Ровно ничего, просто надо его женить, – отвечала мадемуазель Пен-Холь.

– И вы думаете, что это рассеет его? – проговорил шевалье.

Шарлотта сердито посмотрела на дю Хальга. В этот вечер он был ей особенно неприятен. Она находила его испорченным, безнравственным и смешным с его собакой, несмотря на замечания тетки, которая защищала старого моряка.

– Завтра я побраню Калиста, – проговорил барон, которого считали уснувшим. – Перед смертью мне так хотелось бы видеть внука, беленького, розовенького дю Геника, в бретонском чепчике, в колыбельке.

– Он так молчалив и почти ничего не ест, – продолжала старая Зефирина, – и если он питается в Туше, то эта дьявольская кухня не приносит ему пользы.

– Просто он влюблен, – застенчиво рискнул высказать свое мнение шевалье.

– Ай да старый угадчив, – шутила мадемуазель Пен-Холь, – вы ничего не положили в корзину. Он забывает все, когда начинает вспоминать свою молодость.

– Приходите к нам завтра завтракать, – предложила Зефирина Шарлотте и Жозефине. – Брать мой вразумит сына, мы покончим вопрос. Блин клином вышибают.

– Только не у бретонцев, – вставил шевалье.

На другой день Шарлотта оделась с особенным старанием. Калист, слушая речь отца о браке, не находил ответа.

Знакомый с невежеством отца, матери, тетки и их друзей, занимаясь и приобретая знания, он чувствовал себя одиноким, и семья ему была чужда. Он просил отца подождать несколько дней, что очень обрадовало старика, и он не замедлил передать эту приятную новость баронессе Завтрак прошел весело; Шарлотта, которой барон сделал знак, была оживлена. Через Гасселена новость эта разнеслась по всему городу; все говорили о союзе семьи дю Геник с Кергаруэт. После завтрака Шарлотта и Калист ушли в сад; он предложил ей руку и повел к беседке. Родственники стояли в это время у овна, нежно смотря на них! '.

Шарлотта, взволнованная молчанием жениха, обернулась к красивому фасаду дома и воспользовалась этим обстоятельством, чтобы начать разговор.

– Они наблюдают за нами, – сказала она.

– Но не слышат нас, – ответил ей Калист.

– А все же видят.

. – Сядем здесь, – взяв ее за руку, ласково проговорил Калист.

– Правда ли, что когда-то ваш флаг развевался на этой витой колонне? – спрашивала Шарлотта, любуясь домом, как своим собственным. – Это было красиво! Бак можно счастливо жить там! Конечно, вы сделаете только некоторые изменения внутри дома.

– Вряд ли успею, милая Шарлотта, – ответил Калист, целуя ее руки. – Признаюсь вам, я слишком глубоко люблю одну особу, которую вы видели, и которая любит меня, чтобы составить счастье другой женщины, а между тем я знаю, что нас предназначили друг для друга с детства.

– Ведь она замужем, Калист, – сказала Шарлотта.

– Я буду ждать, – отвечал юноша.

– И я тоже, – сказала Шарлотта со слезами на глазах. – Вы не можете любить долго женщину, которая, как говорят, уехала с певцом.

– Выходите замуж, милая Шарлотта, – перебил ее Калист, – с капиталом, какой предназначает вам тетя, и который считается громадным в Бретани, вы выберете кого-нибудь лучше меня, вы найдете человека с титулом. Я привел вас сюда не для того, чтобы говорить о том, что вы уже знаете, но умолить вас, во имя нашей детской дружбы, взять на себя наш разрыв, отказать мне. Скажите, что вы не хотите человека, сердце которого не свободно, и таким образом страсть моя, по крайней мере, не причинит вам горя. Если бы вы знали, как тяжела мне жизнь, я не способен ни на какую борьбу, я обессилел, как человек, потерявший и душу, и принципы жизни. Если бы смерть моя не причинила горя матери и тете, я бросился бы в море. И в тот день, когда я почувствовал этот неодолимый соблазн, я прекратил прогулки в скалы Круази. Не говорите никому об этом, прощайте, Шарлотта!

Поцеловав девушку в голову, Калист скрылся в аллеи и ушел к Камиль, где оставался до глубокой ночи. Возвратившись в час ночи, он застал мать за вышиванием, она дожидалась его. Он вошел тихо, пожал ей руку и сказал:

– Шарлотта уехала?

– Она уезжает завтра со своей теткой; обе в отчаянии. Уедем в Ирландию, мой Калист, – говорила она.

– Сколько раз мечтал я бежать туда, – сказал он.

– Вот как! – воскликнула баронесса.

– Только с Беатрисой, – прибавил он.

Через несколько дней по отъезду Шарлотты Калист гулял с шевалье дю Хальга по площадке для прогулок; он сел на скамью на солнышке и смотрел на виднеющиеся флюгера Туша и рифы, обозначенные пенящейся волной, играющей на породных камнях. Калист выглядывал слабым и бледным; силы изменяли ему, лихорадочная дрожь пробегала по нему. В глазах его, окруженных синевой, светилось выражение, которое бывает у людей, преследуемых порой неотвязной мыслью, или решающихся на битву. Одному рыцарю только поверял он иногда свои мысли, угадывая в старике сторонника своей религии, угадывая в нем такую же вечную преданность первой любви.

– Любили вы в своей жизни нескольких женщин? – спросил Калист, когда они во второй раз совершали второй круг.

– Одну, единственную, – отвечал капитан дю Хальга.

– Свободную?

– Нет, – отвечал капитан, – мне много пришлось страдать; она была жена моего товарища, моего покровителя, моего начальника. Но мы так любили друг друга!

– Она любила вас? – спросил Калист.

– Страстно, – отвечал шевалье с несвойственной ему живостью.

– Были вы счастливы?

– До конца ее жизни. Она умерла сорока девяти лет в Петербурге, куда она эмигрировала, и климат которого убил ее. Ей должно быть очень холодно в могиле… Мне часто приходит на мысль положить ее в нашей дорогой Бретани возле меня. Но она живет в моем сердце.