Не бойся ничего
вернуться

Курас Игорь Джерри
Шрифт:

«Я вошёл в этот город, как входит пожар…»

Я вошёл в этот город, как входит пожар,как победное знамя в расплечины крыши:– Император!Ссутуленным шагом пажатихий город ко мне переулками вышел.И хлеб-соль куполов положил мне к ногамв ожидании горьком – но полно, мой город,я гордыню запрячу, как прячут наганатаманы,поэты – огонь аллегорий.Я гордыню умерю – как в ножны кинжал:открыванье Америк – пустые прогулки…Я вошёл в этот город как входит пожар —и растаял огнём фонаря в переулке.

«Пепел Помпеи, моя дорогая, пепел Помпеи…»

Пепел Помпеи, моя дорогая, пепел Помпеи.Время умеет сделать камнем живое. Время умеет.Вот и рассвет поднимается вроде бы, но каменеет:только светает ещё, а уже темнеет.Что тебе мифы ушедших народов —и возвращённых народов свитки?Что ты пытаешься сделать,сломавшись при первой попытке?Все непутёвы твои путевые заметки, бесцветны цветные открытки —ткани твоих покрывал опостылели так,что простыли до нитки.Что же ты сможешь понять обо мнепо обрывкам моих многоточий?по неразборчивым фразам соседей,по выдумкам взбалмошных дочек?по фотографиям глупым (та лучше, а эта – не очень)?по очертаниям каждой бессонной прожорливой ночи?Пепел Помпеи, моя дорогая, пепел Помпеи.Снова пустеют глаза Галатеи, снова пустеют.Голос ещё раздаётся, но он, отзвучав, онемеет.Время сумеет сделать камнем живое.Время сумеет.

«С точки зренья шмеля в середине цветка…»

С точки зренья шмеля в середине цветка,изогнувшего стебель дугой,даже этот, ничем не приметный закатзреет каплей нектара тугой.Чтобы только остаться один на одинс неразгаданной формулой дня,чтобы тени длиннее: суровых осин —и моя, с точки зренья меня.Под бумажным плафоном, на ощупь, едва —то сплавляла меня, то звала;и мозги мне запудрила напрочь, и двабутафорских прозрачных крыла.И не мог ни взлететь, ни поднять головы,ни подумать: хочу ли ещё?Три листа распластались. Лесные стволысплетены ядовитым плющом.Как пять пальцев своих я тебя изучил,след росы на руке сладковат.Пусть на ощупь, как шмель – только хватит ли силсквозь ничем не приметный закат?Чтобы восемь часов на исходе виткапотянулись нектаром тугим —с точки зренья шмеля в середине цветка;с точки зренья меня перед ним.

«Приходи…»

Приходи.Это не прихоть.Это не вытряхнуть из головы.В комнате тихо —войди, внеси хотьпоскрипывание половиц.Чтоб услышать – и не обернуться,только вздрогнуть – и ждать, и ждать,и прижаться, и лбом уткнуться,не дышать.Не дышать, не спугнуть, не сглазитьсуетливостью слов пустых —только длинные пальцы гладить,дотянувшиеся до моихпальцев!Боже, такая малость:дотянуться, сплестись, врасти,чтобы руки не разжимались,чтобы губы не отвести!Этот город, пустой и блёклый,может, только тем и живёт,что согретые лбами окнаждут того, кто уже не придёт.

«Артур Мирабель покидает пустую обитель…»

Артур Мирабель покидает пустую обитель,точнее, она остаётся пустая за ним —поскольку он сам – опустевшей обители житель —стоит на пороге: печальный, доверчивый мим.О, взгляд бесконечный прощанья у двери открытой:не убраны чашки, и всё ещё смята постель.Артур Мирабель выбирает остаться забытым,поскольку остаться не может Артур Мирабель.Всмотревшись, уже не сказать: кто же мим? кто же зритель? —какое движенье руки означает: постой!Артур Мирабель покидает пустую обитель,поскольку она даже с ним оставалась пустой.

Этюд

Я наблюдаю поведенье пива:к твоим губам прильнув неторопливо,услужливое, изменяет кругна тонкий эллипс – и, очнувшись вдруг,находит равновесие ленивов освобожденье медленном из рук.Ты молчалива. С книжными княжнамилегко тебя сравнить, поскольку хмельменя снабжает нужными словами —но ты молчишь, как будто между намии впрямь простёрлось тридевять земель,и степь вздымает пыль за скакунами.Но тут вступает музыка. Тапёртихонько примеряется к созвучьям —как если б осознал, что был обученодним лишь пошлым полькам, и с тех порбеспомощным желанием измучен —нащупать гармонический узор.Он мается (маэстро!), звуки мнёт,он измеряет зал угрюмым взглядом,и время терпеливо жмётся рядомлистать листы невидимые нот.И, кажется, гармонии подвластен,изменит мир свой сволочной расклад:всех блудных сыновей вернёт назад,всем блудным жёнам, чуткий, даст причастье…Но механизм на твоём запястьевсё безучастней пялит циферблат.

«Памяти В. М. Л…»

Памяти В. М. Л.Заметил ты, как схожи невпопадс огнями звёзд окошки городские?Как серебристы млечных эстакадогни потусторонние, пустые?Как удивлённо с угасаньем дняменяется пространства перспектива?Как горизонта линия плаксива?Закрой глаза, смотри – она в огнях.Погаснет день: поблёкнув, догорятвсе звуки голосов, слова простые —река покроет рябью всё подряд,и фонари застывшие остынут.Смешаются в одном предсмертном снес огнями звёзд, и с огоньками окони день, и ночь; и бабочка, и кокон —закрыв глаза, увидишь их ясней.Вдоль серебристых млечных эстакадв последнем сне за горизонтом тая,заметишь ли, как схожи невпопади яркий свет, и темнота слепая?

«Это время потом назовут довоенным —…»

Это время потом назовут довоенным —будут слушать наши глупые песни,смотреть наши пошлые сериалыи думать, пожимая плечами: какого хрена?чего же им всем не хватало?А потом и сами напишут свои, ещё более глупые песенки,сами снимут свои, ещё более пошлые и тупые ситкомы,но тоже исчезнут в каком-нибудь новом кровавом месиве,

Конец ознакомительного фрагмента.