– Я не боюсь, – говорю я не совсем правду, – я просто очень хочу есть.

Откуда мне знать, что в этих небольших чёрных пилюлях? Вполне возможно, что сестра Панова решила повторить свой подвиг и предлагает мне то, что не доел мой брат.

– Я Вас понимаю, но если Генрих Карлович прописал Вам эти таблетки, Вы должны их принимать, это для Вашей же пользы.

Верочка продолжает свободной рукой удерживать меня от мяса. Борьба с женщинами мне не доставляет никакого удовольствия, поэтому я решаю наплевать на то, что содержится в чёрных капсулах и опробовать Верочкину заботу на своей шкуре. Я глотаю то ли витамины, то ли иммуномодуляторы, то ли ещё какую гадость, запиваю это водой и кладу, наконец, в рот отрезанный кусок вожделенного мяса. Еда доставляет мне удовольствие, но не долго. Верочка, исполнившая свой долг по впихиванию в меня пилюль, не удаляется, а продолжает сидеть у моей кровати, наблюдая за тем, как я справляюсь с обедом.

– Хотите присоединиться? – спрашиваю я её.

– Нет, – качает головой Верочка, – но я хочу убедиться, что процесс приёма пищи идёт нормально.

– Очень мило, – говорю я, – но Ваше внимание не добавляет ему нормальности. Я не люблю, когда за мной наблюдают в процессе приёма пищи.

– Я не наблюдаю, – не соглашается Верочка, – я присутствую.

«Она от меня не отвяжется, сожри я хоть все таблетки на свете», – раздражённо думаю я. Так и будет смотреть за моими процессами, не моргая своими невинными глазами.

– Вы полагаете, я нуждаюсь в Вашем присутствии, чтобы хорошо переваривать пищу? – мой тон не оставляет сомнений в том, что мне очень не нравится, что она на меня пялится.

Верочка, наверное, не знает такого слова как «пялится», используемого исключительно в разговорной речи необразованных слоев населения, к которому Верочка, безусловно, не относится. Поэтому она не понимает или делает вид, что не понимает, что её присутствие меня страшно бесит. А может быть, она и этого слова не знает. Забив свой желудок мясом, я немного отвлёкся от голода, и моё раздражение начало плескать через край.

– Конечно, нет, – Верочка разговаривает со мной не как с больным, а как с больным ребёнком, – но контроль Вашего состояния является неотъемлемой частью Вашего лечения. Ведь Вы хотите выздороветь как можно скорее?

– Я больше не съем ни крошки, пока Вы не уйдёте, – говорю я, понимая, что обед мой мясом и ограничится.

– Не нужно капризничать, – уверяет меня Верочка, – так Вы сделает хуже только самому себе.

– Зато это буду я сам, – отвечаю я, ни капельки не жалея о том, что поданная к мясу цветная капуста так и останется на тарелке.

– Самоистязание до добра не доводит, – говорит Верочка ничуть не смущённая тем, что лишила меня половины обеда.

– Я в курсе, – говорю я, имея в виду самоистязания моего брата, которые довели его до могилы, а меня до новой головы.

– Тогда к чему это детское упрямство? – спрашивает Верочка.

– Понятия не имею, – говорю я, старательно вытирая рот салфеткой и давая Верочке понять, что она может убираться ко всем чертям.

Но Верочка и про чертей не в курсе: она продолжает сидеть и смотреть на меня.

– Я советую Вам закончить трапезу, – говорит медсестра.

И в каком только медучилище её научили трапезничать? Могла бы просто есть как все нормальные люди.

– Я её уже закончил.

– Вы не доели гарнир и салат, – говорит Верочка.

Возможно, у меня есть проблемы с головой и хвостом, но проблем со зрением у меня нет. Я прекрасно вижу, что я недообедал. И я прекрасно знаю, почему это произошло. Это произошло из-за Верочки, и уступать я ей не намерен, поэтому я просто пожимаю плечами и возвращаю поднос с тарелками на тумбочку.

– Напрасно Вы так демонстративно встаёте в позу, – Верочку таким пустяком не прошибёшь, – раздражение и отказ от полноценного питания только удлинят процесс выздоровления.

Она мне надоела со своими назидательными разговорами, и я предпочитаю их не поддерживать, а сменить своё положение с сидячего на лежачее. Верочка делает ещё одну попытку меня накормить.

– Хорошо, сдаюсь, – говорит Верочка, – я сейчас уйду, а Вы доедите свой обед. Обещаете?

Не собираюсь ей ничего не обещать, даже если я сделаю этим хуже только себе самому. Своя рука и бьёт не так больно, поэтому я молчу.

Верочка не желает принимать мои правила игры в молчанку и уже в дверях говорит:

– Я Вас очень прошу, не поддавайтесь эмоциям и пообедайте.

Я посылаю её подальше. Даже если буду подыхать от голода (чего, конечно, даже в этом лечебном заведении, не будет), я не сделаю Верочке приятное и не доем этот обед. Я не собираюсь сдаваться. Единственное, что меня беспокоит, это то, что в этой чёртовой чёрной палате совсем нечего делать. Хвост и некрологи развлекли меня, позволив скоротать время до обеда, но чем мне заняться после него?