Пятница 13.05.

В машине

В приоткрытые окна «микрика» врывался замечательно прохладный солнечный ветерок. Виталик бодро рулил, одновременно доставая из многочисленных карманов суконной жилетки семечки.

– Хочешь семушек, а?

– Ненавижу. Грязное, неопрятное занятие, особенно если кто-то чавкает эти…., «семушки», на людях. Если уж тебе невмоготу без них – запрись на своей кухне и грызи.

– Так ведь вкусно ведь. И вообще…

Виталик слегка обиженно хмыкнул, обтёр по очереди ладони о жилетку и, перехватив поудобнее руль, присвистнул зубом.

– Послушай, Глебка, раскрой, наконец, мне тайну – почему это у тебя никогда не болит голова с похмелья?!

Заметив, что Глеб улыбается, Виталик завертелся на своём водительском месте.

– Нет, ты скажи, ты объясни уж мне, такому неотёсанному, пожалуйста! Я требую! Вместе же ведь с тобой на мероприятиях и пьём, и закусываем, а ты всегда утром как огурец! Или таблетки какие специальные зарубежные принимаешь?

– Ну, если для тебя эта информация так принципиальна и важна, то, конечно, мне придётся всё подробно объяснять. Как хорошему другу. И как приятному собутыльнику.

Небольшая пауза только подзадорила Виталика. Он нетерпеливо поглядывал на спутника, но молчал, робея спугнуть птицу удачи.

Капитан Глеб неопределённо повёл в сторону рукой.

– Знаешь, когда люди хворают, они не работают, валяются дома на больничном. Правильно же? Правильно. А когда занятой человек работает – он не болеет, потому что ему некогда. Вот и моя голова всегда по утрам в действии, думает, – значит, она не может в это время болеть… Логично?

Виталик надулся.

– А мои мозги, что, по-твоему, только на следующий день начинают работать, что ли так?

Конечно, ему было вдвойне обидно. Не получить чудодейственный рецепт вечного головного здоровья, да ещё и слышать, как Глеб при этом хохочет!

– Ладно, ладно, не пыхти. Знаешь ведь сам, что я с детства не тренировался в успешном распитии спиртных напитков. Просто так с организмом получилось…

– Повезло. – Вроде как простодушно перебил его Виталик.

Сделав вид, что не заметил язвительности друга, Глеб Никитин тем же ровным тоном продолжал.

– …В семнадцать лет я в Бискайском заливе по четыре порции макарон на ужин съедал, пока бывалые мореманы в шторм по каютам бледненькие лежали. Почему-то на морскую качку я никакого внимания не обращал никогда. А на берегу, на следующий день после крепкой выпивки, мне всегда просто хочется есть. Есть и спать. В эти трудные минуты мне требуются только горячий борщ и мягкая подушка. И никакой опохмелки.

Голос Глеба окреп. Он покосился в сторону собеседника.

– Заметь, что жрать мне хочется после, а не до распития. И каждую ночь колбасу таскать из холодильника меня не тянет, как некоторых. И никаких «граммулечек» с утра! Такой рецепт тебя устроит? А, мой юный злоупотребитель?!

За разговорами незаметно проехали городской бетонный мост через реку.

Большая вода внизу золотилась до поворота у дальних элеваторов. Там же, на фарватере, ближе к левому берегу вроде как стояли или очень медленно двигались два высоких пассажирских теплохода. Под самыми центральными пролётами моста пыхтел тёплым воздухом небольшой буксир-толкач с полной песочной баржей. Движение на реке было медленным и незаметным. Ни вверх, ни вниз по течению не было видно привычных стреловидных волн от «Ракет» и «Метеоров», не бегали от берега к берегу рабочие катерки и трамвайчики.

Прибрежный городской парк с моста казался сплошной зелёной полосой, из-за которой высовывалось несколько серых многоэтажных зданий в районе новостроек. Под высоким откосом мелькнул зелёной деревянной башенкой речной вокзал.

«Почему именно на вокзалах так много убогих собак? Без лап, со страшными свищами на боках, с оторванными ушами и хвостами…. Почему таких почти нет в центрах красивых городов? Наверно, потому что на просторных улицах, на жилых помойках и придомовых свалках у них совсем нет шанса выжить! Там просто нет милосердия, нет защиты, только брезгливость и ужас от одного только вида их увечий…. Вокруг здоровые люди и рядом с ними их домашние, красивые, сильные псы. Даже человеческие и собачьи бродяги там нахальны и жестоки. А на окраинных вокзалах всегда полно всяческих живых отбросов, тоже калек, которые иногда, по-своему, нет-нет да и пожалеют хромого гавкающего уродца, прикроют его криком или палкой в шальной собачьей драке, кинут нелишний кусок, зная, каково это, быть бездомным и голодным….».

Молчаливый водитель Панасенко сосредоточенно и аккуратно объезжал выбоины давно не асфальтированной набережной. Блестевшая через частые деревья река, с дороги уже не казалась такой величавой и серьезной. Только там, где в парке зияла проплешина сразу из нескольких поваленных тополей, успела блеснуть вдалеке большая, с детства знакомая, вода.

Глеб нехотя отвернулся от окна машины.

– Слушай, Виталь, давай на минуту завернём ко мне домой, а потом – на проспект, мне ещё нужно успеть в гостиницу устроиться.