– Мадам де Клермон, – тихо сказал он, – в свое время вы говорили, что вам должны привезти из поместья ваши дворянские грамоты. С тех пор прошло много времени. Его вполне хватило бы, чтобы не один раз проделать путь пешком.

Беатриса заставила себя улыбнуться.

– А я как раз собиралась вам сказать, что они не сегодня завтра будут здесь.

– Рад слышать. И тем не менее должен вас предупредить: его величество объявил, что все, кто не сможет документально подтвердить свое дворянское происхождение, должны будут в течение месяца покинуть Версаль. Мне меньше всего хотелось бы, чтобы подобное случилось с вами и Софи.

– Господин Кольбер, я искренне тронута вашей заботой.

В общем гуле голосов ясно различался громкий, сердитый голос Лувуа. Он разговаривал с двумя престарелыми аристократами.

– Если бы мы наконец уехали отсюда и вернулись в Париж, не понадобились бы никакие строители. А так они – самая отвратительная головная боль, какая только бывает. Более того, совершенно бессмысленная и ненужная.

Забыв о Беатрисе, Кольбер поспешил к Лувуа и за руку оттащил его от собеседников.

– Следите за своим языком, когда находитесь в людных местах, – сказал главный контролер финансов. – Мы прекрасно знаем, как вы относитесь к замыслам его величества.

– Да неужели? – огрызнулся Лувуа.

– Порою приходится затыкать уши, чтобы не слышать вашей нескончаемой критики. Если вам не нравятся замыслы короля, было бы честнее сказать об этом ему, а не будоражить умы придворных. Вы дискредитируете королевскую власть, и я собираюсь говорить об этом с его величеством.

– Делайте, что вам угодно! – сказал Лувуа, вырывая свою руку.

– Его величество король! – послышался голос распорядителя трапез.

Обед в Версале всегда был своеобразным спектаклем. Однако сегодня этот спектакль был рассчитан главным образом на новоприбывших гостей. Людовик задался целью произвести на них неизгладимое впечатление и все продумал заранее. Были отобраны самые красивые и расторопные слуги. Придворным было велено почаще улыбаться и говорить любезности. Были выбраны самые изысканные блюда и редкие вина. Королевский стол стоял на возвышении. За ним, помимо Людовика, сидели Мария Терезия, мадам де Монтеспан, Генриетта, Филипп Орлеанский и Шевалье. Говорили о дворце, о чудесах здешней кухни и об особом очаровании вечера по сравнению с другим временем дня.

– Оказывается, в Версаль приехал твой друг Паскаль де Сен-Мартен, – сказал Людовик, поворачиваясь к брату. – Он внял твоим приглашениям?

Филипп взял с тарелки кусочек рокфора, понюхал, облизал.

– Это был его собственный выбор. И теперь выясняется, что ему негде спать.

– Мы непременно найдем ему место.

Сыр вернулся на тарелку.

– Твои строители недовольны. Позволь мне поговорить с ними, – предложил Филипп.

– Я не настроен беседовать за обедом о политике. И меньше всего – с тобой.

– Эти люди – мои бывшие солдаты. Они ходили со мной в атаку и беспрекословно выполняли мои приказы. Быть может, я сумею убедить их вернуться к работе.

Людовик отхлебнул вина из бокала.

– Завтра мы отправимся в лес на охоту.

– Ты игнорируешь мое предложение?

– Да. И я рад, что ты это заметил.

Дыхание Филиппа стало резким и прерывистым, как после быстрого бега.

– Мой дом находится всего в двух с половиной лье отсюда! Если я ничем не могу быть тебе полезен, если у тебя нет для меня никакой достойной должности, кроме должности младшего брата короля, зачем мне оставаться в Версале? Вернувшись в уют своего дома, я и там останусь твоим братом. А если тебе захочется меня увидеть, запусти фейерверк, и я примчусь.

– Я хочу, чтобы ты оставался здесь, – ответил Людовик. – Мое желание – само по себе весомая причина.

Король продолжил трапезу, вонзив нож в кусок оленины.

Мадам де Монтеспан, наблюдавшая за Генриеттой, не выдержала и коснулась ее руки:

– Дорогая, вы за это время не съели ни кусочка. Если отказываться от еды, то у вас не будет сил на другие радости жизни.

– Спасибо за ваше участие, Атенаис, но мне что-то не хочется есть, – устало улыбнулась Генриетта.

– Генриетта, я хорошо знаю эту вашу особенность. Нужно заставить себя съесть что-нибудь, иначе вы можете уменьшиться в размерах и исчезнуть.

Эти слова не заставили Генриетту взяться за еду. Она продолжала смотреть в тарелку.

Обеды в Версале нередко затягивались до самого вечера. Так было и сегодня. Придворные и гости весело болтали, флиртовали и перемигивались. Слышался смех и возгласы. Герцог Кассельский, надевший свой лучший камзол, несколько раз пытался примкнуть к разговорам придворных, но его подчеркнуто не замечали. Тогда он перебрался в дальний угол, где сидел с гордо поднятой головой. Герцог умел владеть собой, и потому недовольство и злость, бурлившие в нем, не прорывались наружу.

А за одним из столов в центре зала Беатриса с гордостью поглядывала на свою красавицу-дочь, отдавая при этом должное баранине и заварному крему. Софи удавалось насыщать не только желудок, но и глаза, которые жадно пожирали блеск и великолепие обеденного зала, а также наряды и драгоценности придворных дам. Ее взгляд остановился на Рогане. Тот, почувствовав, что на него смотрят, улыбнулся и кивнул. Софи, покраснев, отвернулась.

– Мама, помнишь, в детстве ты рассказывала мне разные истории из жизни знати? Ты называла их правдивыми, и я тебе верила. Но почему я должна тебе верить сейчас?