Сержант полиции втолкнул в камеру Петра Фёдоровича Краснова, обросшего трёхдневной седой щетиной: – Посиди здесь до суда, шутник.

На нарах расположились четверо молодых парней. Их лица сияют синяками и ссадинами, словно они, не далее как вчера, вышли из Мамаева побоища.

– Кто вас, хлопцы, так славно отделал? Вы что, никак с медведем решили побороться?

– Мы сами расписали друг друга, решили кулаками помахать, сами сейчас не знаем причину потасовки. Что с нас взять? Мы молодые, необузданные. Ты то, старый пень, давно угомониться должен, или что, седина в бороду, бес в ребро?

– Так я что, страдаю за людское невежество.

– Расскажи свою байку, дед, о людском невежестве. Послушаем тебя, время всё равно коротать нужно. Можем вместе посмеяться.

– Чего не рассказать, слушайте. Договорились мужики, и я вместе с ними, устроить внеочередной праздник. Заниматься в деревне нечем, и душа праздника требует. Какой же праздник без спиртного? У меня в кармане кот наплакал, как будто в кармане дыра огромная. Пить на халяву я не привык. С деньгами дома обстановка тоже неважная, но тридцать рублей старуха найдёт, коли будет на то её добрая воля. Прошу их, якобы, для похода на рыбалку. Она крик подняла, кричит, что не даст, что неделю назад с рыбалки без рыбы на четвереньках приполз, что нет рыбы в нашей речушке. И она права, в нашей речке рыба уже лет двадцать не водится.

– Дед, почему тридцать рублей просил, что-то мало для спиртного?

– У нас самогон по такой цене продаётся.

– Зелье, наверное, ядовитое, отравиться не боишься?

– Со времён Горбачёва пьём его, все живы и здоровы. Слушайте дальше. Не даёт жена денег, ну ни в какую. Пригрозил я ей, что если не даст тридцать рублей, я пойду и повешусь. Она отвечает, что иди и вешайся, что она только рада будет, что некому будет самогон глотать. Убежала она в магазин. Я пошёл в кладовку, привязал верёвку к ремню, пропустил под рубашку и второй конец привязал к балке. Небольшой обрезок верёвки обвёл вокруг шеи. Вишу, предвкушаю удовольствие, представляю, как заглянет в кладовку жена, увидит меня, завизжит на весь посёлок и бросится к участковому. Я верёвку сниму, остановлю и успокою её. Тогда она непременно даст мне эти несчастные тридцать рублей. Всё произошло не совсем так, как я предполагал. Не успел я её остановить, она завизжала и, как молния, вылетела из кладовки. От её визга я почти оглох, но продолжаю висеть, жду развития событий. Заходит в кладовку соседка Анна, она часто к нам заходит, моя тоже к ней бегает, у них свои дела. Увидела меня, повешенного, пискнула, затем сняла с полки шматок сала. Такого я вытерпеть не мог, крикнул ей, чтобы положила сало на место. Мои слова подействовали на неё, как удар обухом топора по голове. Она ойкнула и свалилась на пол. На её беду там стояла дырявая кастрюля. Аннушка грохнулась на неё и сломала ребро. Вскоре и моя старуха пришла вместе с участковым. Он поставил рядом со мной табурет, встал на него и начал резать верёвку. Падать мне не хотелось, и я обнял полицейского. Он от испуга полетел с табуретки и сломал ногу. Их заставляет падать и ломать кости их собственное невежество, а мне придётся пятнадцать суток мести улицы.

Громкое ха – ха – ха, вылетающее из глоток четверых молодых здоровяков сотрясает стены камеры в отделе полиции.

Фея летела над землёй, которая проснулась от зимней спячки и зеленью разнотравья улыбалась ласковым, тёплым лучам солнца. Всюду, куда фея переводила взгляд, расцветали яркие, многокрасочные цветы. Фея улыбалась от удовольствия. Внезапно улыбка на её лице погасла, и на нём появилось выражение скорби и печали. На степной тропинке она увидела спящего, маленького уродца. Возрастом он не старше семнадцати лет, но его маленькое личико с обвисшими щеками изрезано глубокими морщинами, словно принадлежит старцу, приближающемуся к столетнему юбилею. Круглый, как морковка, нос перпендикулярно отходит от середины лица, затем изгибается полукружием и нависает над верхней губой. На спине, словно пень от спиленного на лесной опушке дерева, возвышается горб. Ручки и ножки тоненькие, как хворостинки. Фея опустилась на мягкую, зелёную траву рядом со спящим уродцем, положила ладонь с длинными пальцами на его голову с редкими волосами цвета пожухлой травы.

– Несчастное создание, природа в день гнева породила тебя. За свою короткую жизнь ты ни разу не слышал доброго слова, все смотрят на тебя с презрением и гонят прочь. твоё сердце наполнилось злобой и ненавистью ко всему человеческому роду. Я не могу изменить капризного творения природы, но нашлю на тебя волшебные чары. Отныне все будут видеть в тебе благородные черты красивого юноши, и говорить ласковые слова. Как люди говорят – «Доброе слово и кошке приятно». И пусть всё сказанное тобой воспринимается окружающими россыпью мудрости всех времён и народов. Да будет так.

Фея сорвала зелёный листик, коснулась им лба спящего уродца и улетела прочь. В это время мимо проезжал экипаж, обычная деревенская телега, которую тянул, запряжённый в неё осёл. На телеге ехали молодые две девушки и два юноши. Они студенты университета, едут на летние каникулы в лесную глухомань, где собираются прожить до осени на лоне природы без комфорта и благ цивилизации. Одна из девушек увидела спящего: – Смотрите, какой красавец спит на голой земле, остановите осла, пойду, разбужу его, пусть едет с нами.

Она спрыгнула с телеги, подошла к лежавшему на земле человеку, который был в объятиях Морфея, и потрясла его за плечо: – Проснись, благородный юноша, поедем с нами.

Квирик открыл глаза и покрутил головой. Он хотел увидеть того, к кому обращается красавица. Никого рядом не увидел и очень удивился, с ним никто и никогда так ласково не говорил. Он поднялся и молча смотрел на девушку.

– Меня зовут Лина. Как тебя величать прикажешь, благородный юноша?

– Меня зовут Квирик. Вы хотите взять меня с собой?

– Конечно. Места на телеге хватит, в компании всегда веселее. Не годится тебе спать на голой земле.

Лина подвела Квирика к телеге.

– Знакомьтесь, ребята, это Квирик. На телеге Аула, Ростик и Петрик.

Квирик пожимал всем руки, но смотрел только на Лину. Он чувствовал что-то, чего до сих пор не знал и не понимал. Все закоулки его сердца заполнила любовь, она прогнала злобу и ненависть, долгое время терзавшие его. Как Квирик жил дальше, что его волновало, знают только его близкие друзья. Обширный круг его знакомых видят его и Лину, которые живут в любви и согласии, и их окружает орава маленьких сорванцов.