Моряк в чёрном плаще отрезвел вдруг, сгреб с ладони курсанта купюры и сказал на прощанье:

– Дурак не дурак, я свои триста грамм коньячка каждый вечер имею. Чао! – и пошёл валкой походкой уходящего в шторм. И голос его опять гремел меж домами, подкидывая небо и привлекая любопытных:

– Стюард?! А кто вам расскажет про море?! Эх, люди…

– Артист! – смеялись прохожие.

– Вот гад… – чесал голову курсант.

– А морем повеяло, как в проливе…

– Совсем хороший мужик ещё…

– Одет прилично…

– И коньяк пьет…

Одна дамочка, невольно, пошла следом, приговаривая: «Интересненький какой…»

Васька остановился и задумался. Таня заметила и спросила прямо, как привыкла:

– Тебя, Вася, что-то смутило? Конкретно? О чём задумался?

– Вот гад! Такой агитпоход на пароход испортил!

– Слишком яркий персонаж на фоне рейда? Бросил тень на твой экипаж? Я правильно слова употребляю?

– В точку. Ты же теперь, всех кавалеров будешь «маном» представлять?

– Конечно буду, Вася. А почему «ман»?

– По морскому – «человек»: лоцман, боцман, донкерман… Мореман, одним словом.

– А я думала…

– Что ты думала?

– Что «ман» – это еврей?

– Глупо думала. На море еврейская кровь – элита: Шиман, Шамин, Солтановский – капитаны, механики, радиоспециалисты. Обижаешь! В море – одна у нас нация: моряки.

Она растерялась совсем:

– Так идём или нет? Или не потянут твои кандидаты против мана-буфетчика?

– Обижаешь, подруга! Полный вперёд!

«…Трапы, комингсы, палуба, подволок… – она с трудом запоминала новые слова. – Плафон! Пиллерс!» – Васька щеголял перед Татьяной и подругой, показывая всё, от камбуза до мостика. Даже в машину спускались, но осторожно:

– Посторонним сюда нельзя, но со мной – можно. Сейчас кореш с вахты сменится. И мы все при деле будём. Поняла, подруга?

– Он главный? – спросила подруга, закатывая глазки и насмешливо открывая рот, будто хотела сказать: «Куда мы попали? Смех и ужас!».

– Почти. Механики на флоте – самые умные. – Васька успел использовать узость прохода и прижался к подруге:

– А главный – для тебя на сегодня – я! Понятно объясняю? – он прижался к ней, для убедительности изображая атаку.

– Ой, Васенька! Да ты такой убедительный для меня, что мне уже ничего и не надо больше.

– Как это – не надо? Детский сад, что ли? Умрём, но флот не опозорим! На трап!

– Ой, так затрапали… Так затрапали… Страх и только. Верх-вниз! Вверх-вниз! Прямо – палач какой-то. Хоть бы домик нам какой-нибудь нашёлся? А хоть бы и коечка…

– Не домик, а каюта. Прямо по коридору вторая дверь слева! Прошу!.. Стол. Койка. Иллюминатор… Чашки, кофе, музыка – тыхенько…

– Ой, а что это качается?

– Качается – тень от занавески.

– А рокочет и шипит?

– Рокочет – галька на берегу, волна её прибоем катает и шипит на неё: тшш… тшш…

– Ой, страх какой! – подруга опять делает Татьяне глазками «Умиррраю – смишшшно!» – А где, то самое, умыться?

– Галью-ун?

– Я не Галю-у, Васенька! Глаша – меня зовут.

– Я помню, родная моя! Я говорю – гальюунн – за этой дверью, умыться и прочее. По-морскому так называется. Поняла?

– Поняла, поняла… Галю-у… Как девушку…

– А вот, наконец, наш товарищ…

Таня увидела сначала его руки. Одна открывала дверь, и дверь будто сжалась от его пальцев, послушно. Другая – прижата к груди ладонью, будто он сам себя сдерживал. Или сердце. Воздух шевельнулся в каюте, теснясь и уступая ему место. У Тани приятно защемило дыхание, она улыбнулась предчувствию.

– Здравствуйте, девочки. Я – просто Сережа. Сергей.

– Я – просто Глаша. А это – Татьяна.

– Танечка, значит. Танюша. Очень приятно.

– И мне…

Васька ставит на стол стаканы и травит, не останавливаясь, всё подряд:

– Моряк зашёл в ресторан, посидел-выпил, станцевал с девушкой и ведёт её к себе домой. До двери дошёл – вспомнил: жена дома! А жена уже дверь открывает: «Пришёл? а это кто?»

Моряк к жене наклоняется:

– Вика, мне так неудобно – скажи, что ты моя сестра…