Я просто не мог не помочь ему. Иначе он мог уйти от меня навсегда…

План был прост. Для дальнейшего успеха надо было поймать сочетание обстоятельств, а именно – выждать, пока Иванов будет в расположенном духе; пока его мать не выйдет куда-нибудь из комнаты; и надо, чтобы в этот момент с нами находился Влад.

Влад нужен по многим причинам. Во-первых, он уважаем матерью Иванова, женщиной замечательной и неординарной. Во-вторых, Влад учился на философском факультете нашего университета. Хотя не вполне уверен, что этот пункт следует относить к достоинствам. И последнее: седьмое чувство мне подсказывало, что Влад в этой истории ой как пригодится! – и единственным способом проверить, не врёт ли седьмое чувство, это сделать так, как оно подсказывает. А потом делать выводы.

Но что мне представляется самым важным – вдвоем с Владом мы могли путём перекрёстной убедительности склонить Вовку к моему проекту. Одного лишь моего красноречия вряд ли хватит, а коль я рискну затронуть столь колеблемую нить, как подвал с хранящейся там покудова неизвестностью, то сия тема могла при неосторожном движении запечататься раз и навсегда. Как царь Соломон в своё время запечатал джинна в лампу Аладдина.

И тогда будет эта тайна валяться на дне ивановского своеволия, и ничего с нею поделать будет нельзя. Если только глубокий шторм не взбаламутит море до самого дна и не выбросит лампу на берег.

Есть события, которые скользят пунктирной линией, как тропка, наполовину занесённая временем. Раз начавшись, они затаиваются на неопределённый срок, чтобы при случае выпрыгнуть на поверхность жизни. Их ни в коем случае нельзя торопить, грубо подталкивать и спрашивать у неведомого божества, ведающего Сроками: ну когда? а можно скорее? Они чужды торопливому вожделению: тропинка тогда исчезает под вашими ногами, и исчезает навсегда. Необходимо терпеливое, точное в своей первоначальной цели ожидание.

Этим свойством обладают женщины и коты. И те, и другие могут часами – или годами, – ждать в засаде, когда мелькнёт мышиный хвост или некое подобие жениха. Дни у них проходят за днями, минуты за минутами, они погружают ожидаемое во глубину своей души, чтобы при случае мгновенно извлечь его оттуда и поймать событие в тот самый миг, когда, влекомое божествами Срока, является оно на поверхности жизни.

Всё это сродни искусству того охотника, что охотится дедовскими способами: ставит ловушки, настораживает петли, обходит тропы, таится в засаде. И у такого охотника, у таких котов и женщин уши насторожены, ноздри ловят запахи, глаз рассеянно-внимателен. Они ждут случая, встречи, и событие одаривает их терпеливость давным-давно выжидаемой добычей.

Фразу Вовки о двухэтажном подвале я намотал себе на ус, затаился, и стал ждать.

Мне всегда было жалко большие города, провисшие под собственной тяжестью и размерами. В таких городах у домов нет нормальных подвалов, нет крыш, да и назвать эти параллепипеды домами трудно. Не дома, а ящики из пропавшего комода, которые восприкасаются с небом не коньком, а асфальтовой площадкой. Чердаков там нет в помине. Вы представляете? Нету в помине!

Если уж нам всем свезло, и мы выросли и живём в Калининграде, под самым боком у всевозможных тайн, то непременно надлежало этим преимуществом воспользоваться. Коснуться покровов! Заглянуть в мерцающую полутьму! Открыть в своей душе кладезь загадок.

Дом по улице Вагоностроительной (Арндштрассе), в котором жил Иванов, располагал к самым сумасшедшим гипотезам на свой счёт. Он относился к тем редким в нашу эпоху вневременным домам, в которых Время оседает на стенах, и многие поколения выросших здесь детей оставили в коридорах такую густую пелену смеха и баловства, что в жаркий полдень, когда прошлое оттаивает и отлепляется от стен, подъезд наполняется туманом нефизической природы.

Ах, эти старые дома! Эти замысловатые фасады, милые и приятные мелочи, облепливающие дом в течение долгой жизни!

Казалось бы, простая вещь: стены, потолок, фундамент, крыша, двери. Вот – дом. Ан нет, не всё так просто. Так карточный домик бетонной новостройки отличается от Дома, кирпичный короб – от бесконечности важных мелочей, собранных в живую пригоршню и уводящую в другие измерения и времена. Мелкие чёрточки, слагающиеся в неповторимый лик: чердак и подвалы, тайные уголки и пустоты в стенах, лестницы с не поддающими счёту ступеньками (вчера было 12, сегодня 15, вчера высокие и труднодоступные, сегодня перемахиваем две зараз). Перила, водосточные трубы, почтовые ящики, пауки по углам, домовой за веником, эхо в подъезде – причём всегда эхо, без него подъезды не живут. Звуки дворовой жизни, отскакивающие от побеленного потолка и пола полированной гранитной крошки; черепичная крыша, голуби и коты, мыши и косиножки, по Гоголю зовомые «карамора». Блеск в окнах всходящего солнца и блеск солнца закатного; полночный блеск луны на глянцевитых боках водосточных труб; изредка – угрюмые завывания ветра, а может и не ветра, трудно перечислить всех, кто мог бы вот так угрюмо завывать в неведомой трубе.

Наружный лик дома ясен и понятен. Негласный, внутренний лик загадочен и таинственен. Можно прожить жизнь и его не заметить. Жить такой жизнью почему-то не хочется.

Шли дни, за ними шли недели, за ними шли месяцы. Осень сменилась зимой, вслед за нею пришла весна. За это время мне приходило в голову множество неправильных идей, но я крепился и не давал им ходу. Например, была идея про… а потом идея, как… а затем – «что, если…»