За прошедшие недели я узнала, что античный атлет выделяется на фоне других учеников не только красотой. Он знает, кто такие Шостакович и Ле Корбюзье. Он смотрит фильмы фон Триера, он даже читает книги. Всё вышеперечисленное не так уж часто встречается, в том числе и среди людей с высшим образованием, работающих в престижных компаниях. Так, одна крупная начальница недавно сообщила мне, что Мольера зовут Вольфганг Амадей.

За интеллектуальными открытиями последовали другие. Я обнаружила, что новый ученик часто заинтересованно смотрит на меня. Особенно в район бюста. Не каждая женщина при росте сто пятьдесят восемь сантиметров и сорок четвертом размере одежды имеет четвёртый размер груди. Кажется, это порой мешало ему заниматься. При изучении частей тела я, конечно, сообщила, как называется женская грудь, потому что у франкофонов для этого существует отдельное слово. Взгляд моего героя сделался настолько выразительным, что мне захотелось быть одетой во что-нибудь похожее на скафандр или на худой конец в балахон для мусульманок.

Все наши беседы велись, разумеется, по-французски. И вот, спустя примерно месяц после знакомства, я, сама от себя не ожидая, рассказала ему про мою социофобию, про прежнюю работу переводчиком в одной серьёзной государственной организации, про то, как все чудесно ко мне относились, а я так и не смогла там прижиться из-за боязни общества, и о том, как мне нравится моя нынешняя работа, где я практически никогда не сталкиваюсь с коллегами. Когда я закончила своё откровение, он вдруг улыбнулся мне такой чудесной и светлой улыбкой, что я невольно залюбовалась. «Знаете, – сказал он, – я тоже ненавижу людей».

Через два дня я получила послание: «Можете мы обедать в пятница вместе?» Надо сказать, что помимо моего героя я взяла в этой компании группу из нескольких человек, в числе которых был и его начальник, презабавный тип (назовём его Пончик), обожающий болтать и сочиняющий длиннющие предложения, начинённые кучей наукообразных сведений и цифровой статистикой. Мой атлет предлагал совместную трапезу после урока с этой группой. Что было после получения приглашения? Я решила, что женатому мужчине наскучили семейные будни и хочется новых впечатлений. Хорошенько поразмыслив, я отправила ответ.

– Привет!

– Salut! 16

После занятия с начальником он ждал меня в коридоре, откуда мы вместе направились к лифту. Как всегда безупречно элегантен. Рубашка в тонкую полоску, отлично сидящие серые брюки. Я надела в меру короткое и в меру облегающее зелёное платье. Зелёный цвет идёт к моим глазам, и по его взгляду я догадалась, что это было оценено.

– Куда ты предлагаешь пойти? – спросила я, намерено становясь в том ракурсе, в котором, по моему мнению, мой нос выглядел выигрышнее всего.

Он слегка поморщился

– Туда, куда не ходят любимые коллеги. Здесь недавно открылось ретро кафе, про которое они ещё не расчухали.

– Всё ясно, подальше от коллектива. Я подозревала что-то подобное. Ты часто обедаешь вне офиса?

– Угу, – буркнул он, глядя под ноги. – Предпочитаю лишний раз не появляться в нашем ресторане.

Кафе называлось «Чайковский». Крошечный (ростом всего около метра) портье, наряженный в чёрный фрак с белой манишкой и чересчур объёмный цилиндр, обрадовано приветствовал нас у входа.

Для украшения интерьера хозяева обзавелись антикварными часами, кружевными салфетками, предметами из старинных сервизов, а на стенах развесили картинки, с буколическими сценками досуга дам и кавалеров прежних столетий. Зал был уютный и чистый.

Мы заказали по бизнес-ланчу. Я спросила:

– А ты знаешь, что за углом жила Надежда фон Мекк – женщина, влюблённая в Чайковского, никогда не встречавшаяся с ним лично, но написавшая ему сотни писем.

– Конечно, не знаю. А он был в курсе её чувств?

– Однажды она почти прямым текстом написала ему о страсти, которая её мучила. И это всё.

Нам принесли заказ, но еда не интересовала меня. Он улыбался также обаятельно, как и в тот раз, когда сообщил про свою мизантропию.

Я поинтересовалась:

– Ты живёшь далеко отсюда?

Он со вздохом назвал подмосковный город.

– Ого! Каждый день таскаешься в центр!

– Да, грустная судьба! По дороге в офис завидую тем, кто может с утра пораньше гулять с собачками в центре Москвы.

В кафе заиграла музыка. Звучало ретро, но из эпохи значительно более близкой нам, нежели Петру Ильичу. Примерно пятидесятые годы двадцатого века. Что-то лирическое.

Мы немного помолчали. Он смотрел на меня, не отрываясь. Я тоже глядела ему в глаза и не отводила взгляд.