Шрифт:
– Боюсь.
– А ты не боишься …родить девочку?
– Боюсь.
– Он рассказал тебе обо всём?
– Конечно!
– Так зачем же ты…
Договорить Чиста не успела. Сквозь полог, нагнувшись из-за высокого роста и от этого став ещё более устрашающим, вошёл великан-танаид.
Стащил шапку и дорожную накидку. Сел к огню и прямо взглянул в изумлённое лицо хозяйки.
– Много болтаешь, старуха!
Его белый взгляд был ей не по силам. Она отвернулась и хотела выйти: надо кормить гостя. Но тот схватил её за запястье, выцепив из складок рукава блеснувший браслет-змею.
– Амазонка?
В ответ старуха лишь выпрямила спину и вызывающе взглянула в его невыносимо светлые, нездешние какие-то глаза.
– Что ж, – вздохнул танаид. – Это хорошо. Значит, мы почти дома, Айгуль. Ты рада?
Айгуль смолчала, лишь с преданной улыбкой вложила свою мелкую ладошку в руку гиганта мужа.
2
С рассветом гости собрались в путь.
Чиста согласилась присмотреть за их стадом, которое могло помешать уходить от погони.
Поэтому, наверное, великан-танаид не торопил жену, которую суетливая старуха постаралась снабдить кучей узлов и мешочков.
Он просто с высоты седла то ли всматривался, то ли вдумывался в туман своими чудными, полными пустоты глазами. Его седые пряди временами неотделимы были от окружающей белой мглы.
Старуха приладила к коню Айгуль удобное женское седло, гениальное изобретение Тан-Амазона. Застелила его шкурами, и добавила тёплый полог с застёжками.
Маленькая женщина благодарно задержала в горячих ладошках сухие руки старухи.
– Не тревожься так, бабушка. Я не жертва. Я знаю, что делаю. Так же, как и ты.
Пока удивлённая Чиста подбирала слова для ответа, танаид подхватил жену и ловко вознёс в седло. После этого медлить уже не имело смысла.
Надоевший туман оставил путников за излучиной Тана. Но он же перестал их охранять. К полудню вскипающие над степью тучи накрыли их душным пологом. Тут же подоспела погоня.
Посвистывая, хищно вцепившись крючками ног в конские бока, отцовские посланцы радостно настигали вожделенную добычу.
Оставалось распоследнее средство, чтобы избавиться от них!
Гигант-танаид, сверившись взглядом с мнением жены, отчаянно стеганул её коня, пустив вскачь по направлению к завидневшимся на горизонте стенам Тан-Аида. А сам совсем по-волчьи запрокинул голову к небу.
Она не слышала его мольбы. Она только увидела выросшие на горизонте облака в форме трёх Седых Странников. И гневно грохнула гроза.
Что гроза детям степей? В горячке преследования, ощетинившись пиками, степняки даже не обратили внимания на то, что воздух рассекли водяные и огненные струи!
Вожак гортанными кликами подстёгивал их азарт! Хрипели кони! Комья грязи неслись из-под копыт!
И только когда молния вошла в его пику, всё остановилось для него, а значит, и для них.
Айгуль не видела смерти отца. Она лишь почувствовала, как ёкнуло сердце, и обтекла, омылась потом. Будто своей виной, которая будет омывать её теперь до самой смерти.
Живот сразу закаменел, подкатился под самое сердце. Горячим плюхом отошли воды. И ребёнок, так несвоевременно, не дожидаясь остановки бешеной скачки, начал продираться сквозь материнское тело наружу.
Хрустя зубами от рвущей боли, она уже не видела, что конь внёс её в ворота Тан-Аида.
Дозорные подхватили поводья и еле успели удержать падающую с седла мертвеющую женщину. Их ужаснули окровавленные конские бока.
– Неужели ранена?
И только неведомо откуда подоспевший к городским воротам жрец Гиер понял всё сразу, будто знал заранее.
Дозорные безмолвно уступили ему место возле истекающей кровью путницы. Подчинились угрозе, исходящей от его волчьей маски, от отставленного в сторону ритуального жезла и от пущенного в дело ножа.
– Подкидыш всё же добыл себе жену, – с досадой пробормотал Гиер. – Какой теперь смысл спорить с неизбежностью?
Он рывком высвободил из окровавленного полога новорождённого ребёнка. По обычаю танаидов, поднял его к небу и поклонился на три стороны.
– Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка!
Младенец всхлипнул, раскрыл глаза и завопил, широко разевая беззубый рот. Но крик его никого не отвлёк. Сбежавшиеся танаиды искали ответ на главный вопрос.