– Сто рублей в день. Накладные расходы за ваш счет. Думаю, дней за десять мы управимся. А поскольку Сергей Георгиевич аванс выдал, давайте начнем. Разрешите осмотреть ваши комнаты.

– Смотрите, – не поднимаясь, проговорила она и отвернулась.

По всем трем комнатам дома Гаврилиных Иван Петрович прошелся медленно, не торопясь… Потолки низковаты, воздух затхлый, будто помещения давно не проветривались. В зале стандартный набор мебели советских времен – дешевенькая «стенка», черно-белый телевизор на ножках, диван, два кресла и журнальный столик.

Шмыга включил свет, под потолком неярко загорелась плохонькая люстра.

– Вы на нее не сердитесь, – шепотом объяснял сопровождавший его Сергей Георгиевич. – Как непогода, так она себя плохо чувствует. А вообще она добрая, приветливая…

Во второй комнатке, узкой, без окон, помещалась односпальная деревянная кровать, самодельная тумбочка, в углу стоял торшер с выгоревшим абажуром.

– Сынок тут жил, – пояснил Гаврилин, закрывая дверь. – Потом он в зал перебрался, а Галочка здесь комнату отдыха сделала для себя.

В спальной тоже на первый огляд Иван Петрович не обнаружил что-либо интересного. Обои здесь светлее, на подоконнике даже разместились горшки с цветочками. Но стебли бледные и подсыхающие.

Бесцеремонно сел на мягкую двуспальную кровать, застланную толстым плюшевым покрывалом. У изголовья на стуле лежала газета и плюсовые очки роговой оправы. По странице тянулся жирный черный заголовок – «Нелепая смерть».

– Вы позволите? – Не дожидаясь ответа, Шмыга потянул газетку к себе. В краткой заметке рассказывалось о мужчине, который решил на выходных поработать в своем гараже. В погребе сделал деревянный настил и стал красить его ацетоновой краской. Задохнулся и умер.

– Это чья газетка? – спросил детектив.

– Его, – ответила Галина Васильевна, вдруг появившаяся в дверях со скрещенными руками, и кивнула в сторону мужа. – Я газет не читаю, в них все врут. Подождите, я не понимаю, целый час смотрю за вами…

– Пока вам не надо ничего понимать, – сказал Шмыга, подходя к дверям.

Наклонившись к ней, прошептал:

– Сегодня они к вам не придут. Обещаю.

– Сергей Георгич, вы меня не проводите к платформе? А то я к вам такими закоулками добирался…

Тот кивнул и тут же в растерянности посмотрел на жену. Но Гаврилина уже выходила из комнаты.

Они шли к железной дороге небольшим лесом, шли в сыром зеленом полумраке, по песчаной дорожке, сплошь усыпанной желтой хвоей. Иван Петрович с большой осторожностью обходил лужи, а Гаврилин, в детской болоньевой курточке с накинутым капюшоном шагал в резиновых сапогах, не разбирая дороги, и жаловался:

– Никак с ней сладить не могу. Галочка и раньше бой-бабой была, чуть что – в крик, а то и кулаком в морду сунуть норовила. А теперь и подавно.

Внезапно до Шмыги дошло, почему он идет словно с пустыми руками. Он даже приостановился.

– Сергей Георгиевич, а комнату сына мы так и не посмотрели!

– В зале спал он, постоянного места у него не было, после того, как Галочка его комнату заняла. Все время на улице, с друзяками… И вот мается она теперь, мается. Кассиром работала на станции, – ушла. Сидеть, говорит, не могу в душном помещении, голова болит.

«Интересно, так в зал покойный мальчишка сам перебрался, или его матушка согнала?»

Пока они шли к платформе, пока ждали электричку, Гаврилин по простоте душевной много чего полезного рассказал детективу. И когда поезд тронулся, он все еще стоял, худенький, нахохлившийся, засунув руки глубоко в карманы, и, наверное, все еще продолжал говорить и говорить, только про себя.

Вернувшись в агентство, Шмыга взял в буфете на первом этаже стакан горячего чаю. Достал новенький коричневый скоросшиватель и на нем крупно написал: «Дело №42, Гаврилины. Начато: 29 июля 2003 года. Окончено…» И, довольный, подколол подписанное обязательство. Получалось неплохо: завтра он завершит одно дельце, и тут же займется другим. Так вполне можно заработать не только на хлеб, но и на бутерброд с маслом и даже колбасой.

«Чертеныши», – усмехнулся он, и вспомнил давешних спортсменов. – «Вот где чертеныши…».

Паша открыл дверь с таким идиотски расслабленным лицом, какое обычно бывает у щенят, которым только что начесали за ушами.

– Проходи, – сказал он торжественным шепотом. – С ней познакомлю.

«С ней» прозвучало так, будто Шмыге предстояла аудиенция у испанской королевы.

– Дай я хотя бы руки помою!

Детективу казалось, что от него все еще исходит затхлый запашок гаврилинского дома. К тому же, ему требовалось несколько минут, чтобы настроиться перед разговором с Алиной Белохвостиковой, выпускницей финансово-экономического колледжа, роковой красавицей, которая развела любящих мать и сына по разные стороны.