– Коммунистов не любите?

– Я всех люблю. Когда-то я и в коммунизм, и в светлое будущее верила. В институте училась – лекции по научному коммунизму прилежно конспектировала. Профессора наши, фамилии их уже не помню, конечно, внушали нам: «Боритесь с религией, с религиозными деятелями». Но не было уже в нас, студентах, агрессии, года-то сталинские миновали. Однако только с перестройкой я задумалась – все задумались, и я тоже, – что же такое Бог? Каждого, наверное, интересует, кто мы такие и зачем мы на этой земле живем.

– Давайте, Татьяна, перейдем к более прозаическим вещам. Хозяйство у вас большое?

– Ни большое, ни маленькое – для нас нормальное. До прошлого года мы были оформлены как фермеры. Вернее, муж был оформлен. В этом году закрылись – расширения-то у нас нет никакого. Мы же, подумать если, личным подсобным хозяйством, в основном, занимаемся, а требуют с нас как с большого.

– Вы про налоги?

– Нет, налоги небольшие. А вот отчеты – в пенсионный фонд, да другие… То одно, то другое. Какие ж отчеты, когда весь день в работе? Да и возможности расширяться у нас тоже нет. Это же надо уметь – ходить по начальству да просить: это дай, с этим помоги. А мы не ходим, не просим. У мужа умения нет, а у меня – времени. Живем как можем.

– Но ведь хоть какая-то помощь от властей вам как многодетной семье должна быть?

– Власть нам помогла однажды – выделили в 2001 году «газель» и бумагу дали, что транспортный налог у нас будет льготный. Ключи от машины и бумажку эту вручал не абы кто, а тогдашний президент. Живи и радуйся! Если уж сам президент вручал, то значит, как в документе написано, так и есть? Ничего подобного! На местах, в районных инстанциях свои порядки. Нет, говорят, для вас никаких льгот. Налог в 4800 рублей для нас – это большие деньги! Мы машину в октябре – ноябре оформили, и сразу же, через месяц, нам прислали бумагу на оплату налога. На следующий год – еще одну. А денег таких не было у нас. И потом, в одной инстанции говорят, что льгота есть, а в другой талдычат, что нет. Год тягались с ними, другой, третий… До судебного пристава дело дошло. Ну что ты будешь делать? Зарезали мы, в конце концов, двух бычков, продали мясо, тем и расплатились. Вот и вся помощь от власти, одна только головная боль.

– Невеселая история.

– А еще сертификат нам за пять и более детей на улучшение жилищных условий дали, и тоже никакого результата. Четвертый год пошел, как и эта бумажка без дела лежит. Мы уже все документы собрали. Нам сказали: сидите, ждите.

– И?

– И все. Сидим. Ждем. Дождемся, наверное, что все дети станут совершеннолетними, и вылетим из этой программы. Старший сын с женой на материнский капитал тут в деревне приобрели старенький домик, его реставрировать надо. Материально мы им не можем помочь, потому что младших еще растить надо. Мы мясо сдаем, но это немного совсем выходит на круг. Так и живем. Пособия детские выручают, конечно, да с хозяйства немного имеем. Живем экономно. Хлеб сами печем, двадцать лет уже не покупаем его.

– А другие продукты?

– На оптовой базе приобретаем. Так дешевле выходит. В основном же все свое у нас – молоко, картошка, мясо. Но шиковать не приходится. С другой стороны, когда свои продукты, дети здоровее будут.

– Скажите, Татьяна, а в санаторий вам хоть раз довелось съездить? – спрашиваю я у хозяйки и осекаюсь под ее непонимающим взглядом. Вопрос, действительно, глупый, но Осинцева только вздохнула.

– Нет. Мне и болеть некогда – все время семья, дети. Два раза в жизни было такое, что температура до 40 поднималась. Так что вы думаете: дети, когда маленькие были, сразу закружат, даже полежать толком не дадут, кричат: – Мама, вставай! А температура спадает – сразу за дела, заботы не дают расслабиться. Какой там отпуск! Поедешь в райцентр, в Бирск, и переживаешь, – как там дома?

– Кстати, уютно у вас в доме. По-современному все устроено.

– Дом мы сами строили, конечно. Ссуду брали в свое время, в

90-х годах еще, 10 тысяч рублей по тем временам. Можно было и 20 тысяч взять, закон позволял. Но мы сели с мужем рядышком, подумали – долго слишком выплачивать придется. А вот 10 тысяч если взять, то выкарабкаемся как-нибудь. Решились и взяли. И отстроились, естественно.

– Отопление у вас, смотрю, газовое.

– А газ мы провели, когда мне медаль материнскую дали и денежное вознаграждение, к ней полагающееся. Вот на эти деньги и завели в дом газ.

– Татьяна, смотрю я на вас и удивляюсь: как вы все это вынесли?

– Тяжело, что тут говорить. И физически, и морально. Да физически ладно еще, труд ведь все больше в радость, а вот морально – куда как труднее. Сейчас я стала на это поменьше внимания обращать, а раньше часто обижалась на людей.

– Поворачивался же у кого-то язык…

– Да уж… Вот когда у нас совхоз был, так директор наш бывший как только нас не донимал… Я не обижаюсь на него, сейчас болеет он часто. Но в старые времена он не то что помочь в чем, он в глаза мне смеялся, прилюдно. А ведь мы с ним учились вместе. В один год окончили институт – он зоофак, а я ветеринарный. Помню, приду к нему справки брать, да не брать даже, просто подписывать, а он и укольнет больно – неохота тебе работать, ходишь тут и просишь, отвлекаешь от дел. Эх, да что там… – вздыхает Осинцева. – Сейчас у нас, видите, ничего от совхоза уже и не осталось. У меня папа от того, что развалилось все, переживал сильно, даже до инсульта дело дошло. Он же всю жизнь управляющим в нашем отделении проработал, старался все о совхозе, о себе никогда не думал. А потом резко все разрушили, все растащили, развезли. Он и переживал. Допереживался. Земля у нас вся запущена, заброшена. А рядом вон – Бекмурзино. Там всегда хозяин был, всегда землю обрабатывали, сеяли.